Болелось ей просто ужасно: в родном доме — сплошной кошмар, боли мучили, таблетки помогали, но от них жутко спать хотелось. А спать было нельзя, надо было ловить Доминика или, на худой конец, хоть Зютека. Зютек ей по барабану, даром не нужен, и вообще последнее время тот вёл себя отвратно, но мог понадобиться, и на всякий случай следовало его держать в резерве. Да только всё без толку: по телефону ни один ни другой не ловились.

Ходить она могла, разрешили, но осторожно. Ни врачам, ни медсёстрам Вертижопка ни на грош не верила. Твердили, как заведенные, что травмы, что полностью не восстановится, что никакой гимнастики, и любая мелочь может повредить. Хренотень сплошная, и больше ничего. Пусть малость подживёт, она им всем ещё покажет, разработает всё лучше прежнего.

Вот только терять контакт с Домиником было никак нельзя. Надо ехать на фирму, ходить она может, одну палку ей дали в больнице, другую одолжила у соседа. Тот — старый пень — в плотских услугах уже не нуждался, но Вертижопкины выгибоны его очень смешили, а смех продлевает жизнь, за это сосед и испытывал к ней благодарность. На авто было бы, конечно, лучше…

Поездка на работу явно не задалась. Ни Зютека, ни Доминика не застала. Никто на неё внимания не обращал, а если и обращал, то скорее удивлялся — зачем пришла, если на больничном. Причём никто, зная Вертижопкину разговорчивость, ответа и не ожидал. Одно утешение, что хоть Добусь попался, когда собралась совсем уходить. Уставился на неё, как на привидение, и, мучимый совестью, отвёз домой на своём старом «мерседесе». Старый он, конечно, старый, но подвеска в порядке, и обратный путь Вертижопка проделала, можно сказать, с комфортом, полулёжа на заднем сиденье.

Последние пятьдесят метров через подворотню во двор она прошла медленно и с трудом, поскольку обезболивающее перестало действовать. Держалась на одной ярости. Нет, надо — во что бы то ни стало надо! — восстановить свои способности, без них ей не жить. И нечего дожидаться, от этих коновалов пользы — ноль, надо начинать немедленно!

Лучше всего попробовать после обеда, когда дома никого, и даже сестрины дети где-то шляются.

Но невезенье продолжало её преследовать. Похоже, и у него есть свои антипатии. А потому оно устроило Шимеку свободное время посреди дня и подослало его поехать посмотреть на место работы потерпевшей. Тот уже знал, где это: проследил за Зютеком, а теперь отправился просто так и стал свидетелем чудесной сцены. Вертижопка садилась в машину к какому-то перепуганному типу. Садилась долго и осторожно.

Больше Шимек её из виду не терял. Прошёл за ней следом те пятьдесят метров, видел, куда вошла, какую дверь своим ключом отпирала…

И подфартило, так уж подфартило! Жила она на первом этаже…

* * *

— Ты была права, — с отчаянием заявил Доминик. — А я ошибался.

Майке удалось разместить на кухонном столе всё, что она только что принесла из гостиной. Стакан с остатками чая, две полные пепельницы, мобильник, сигареты и подсвечник на две свечи, остатки которых она собиралась ликвидировать и заменить на новые. Ей чудом удалось ничего не уронить.

Доминик извлёк из посудомойки последнюю тарелку и оглянулся на жену. Подобные слова в его устах могли означать только нечто совершенно сногсшибательное, вроде всеевропейского землетрясения. Что же стряслось?

Майка на всякий пожарный присела, отодвинув принесённые предметы подальше от края стола.

— Где я была права? — спросила она, чуть дыша.

— Не где, а когда, — поправил Доминик. — Хотя место тоже можно уточнить. По большей части здесь, на кухне. Хотя нет, в основном за обеденным столом, а значит, в гостиной. Насколько я помню, начала ты за тем столом.

Майка испугалась охватившего её предчувствия: это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Неужели Доминик совсем очеловечился и стал нормальным? Возможно ли такое? Или наоборот, эта проклятущая Вертижопка до него таки добралась?

Только что Майка собиралась перекусить, но аппетит пропал. Собиралась промолчать, ожидая продолжения, но вдруг вспомнила о Вертижопкиной «разговорчивости» — эта вертлявая гнида наверняка бы молчала. Ну уж дудки — хоть стихи декламировать, лишь бы не молчать!

— Раз в гостиной на меня напала такая правота, может, туда и переберёмся? — предложила она, всё ещё борясь с охватившей её слабостью. — С чаем или чем другим..

Доминика прямо-таки распирала жажда деятельности. Схватил со стола пепельницы, вытряс их, вымыл, достал для Майки чистый стакан, поставил рядом свой и принялся наливать чай.

— Я как раз насчёт чего другого и размышляю, — задумчиво произнёс он. — Насколько мне известно, нормальные люди отмечают свои достижения. И обычно чем другим.

Взяв оба стакана, он направился к двери. Майка встала из-за стола и опять застыла. Господи, неужели?! Затем двинулась следом:

— По-твоему, мы — нормальные?

— До конца не уверен, но хотелось бы надеяться.

Майке удалось добраться до обеденного стола, прихватив с собой сигареты. Поспешила сесть, поскольку ноги слушались плохо:

— Чего другое всегда найдётся. Но хотелось бы уточнить, чем это я так отличилась?

Доминик поставил стаканы и уселся напротив. Выражение лица он имел неоднозначное. Было тут и смущение, и отчаяние, неуверенность и раскаяние, и какое-то странное удовлетворение.

— Деньги, — признался он со вздохом — Ты заставила меня распоряжаться деньгами. Я не хотел, а теперь вижу, в этом был смысл. По всем статьям.

Майка ожидала, честно говоря, иного, но и на такое не надеялась. Несмотря на удивление, бдительности она не теряла и не собиралась мужа поторапливать, а уж тем более упрекать; наоборот — радости скрывать не стала:

— А ещё, небось, не знаешь, что одна удача притягивает другую. Мне, к примеру, принесла и моральное удовлетворение.

— Это-то я знаю…

— Откуда? — Майкиному удивлению не было границ.

И всё же Доминик удивился ещё больше:

— Мне казалось… Мне казалось… что… моё умопомрачение… немного тебя задело?

«Стихи, срочно, — мелькнуло в Майкином мозгу, — только не молчать! Не молчать!»

Доминик смотрел на неё с явной тревогой. Майка приложила все силы, чтобы выдавить из себя хоть словечко. Пусть и прозой:

— Тебе не кажется, что мы говорим о разных вещах?

Доминик продолжал гнуть своё:

— Давай, я попробую по порядку. Могу по пунктам. Ты правильно переложила на меня ответственность, и мне пришлось взять подработку…

— Ту, большую?

— Ту самую. И постепенно обнаружилось, что гонорары жить вовсе не мешают и что в этом нет никакого унижения…

— О господи… — не сдержалась Майка.

— …и мне понравилось, втянулся, стало важно добиться результата. Потребовало, конечно, времени. И некогда стало поддаваться этой… этой…