— Деменции, — подсказала Майка.

— Паранойе. Это будет правильнее. Опять же меня нервировали всякие дополнительные препятствия. Скажу честно, мне совсем не хотелось преодолевать дополнительные препятствия…

Это-то Майке было отлично известно. Как и то, что про Вертижопку он ни слова не сможет из себя выдавить. Но это ничуть не мешало слушать дальше. Зато Доминик начал заикаться:

— Ты сказала… Сказала, что меня уже не любишь… Это… насовсем? Ты, и правда, меня больше не любишь?

Майка пребывала в смятении. Подумала, что, пожалуй, пора падать в обморок, но решила ещё маленько повременить. А в глазах Доминика появилась собачья тоска.

— Тебе нужен второй развод? — холодно поинтересовалась Майка.

— Какой развод?

Он не врал. Не обманывал. Был до такой степени изумлён, будто впервые слышал это слово. Майке удалось сдержаться и не застонать:

— Когда ты последний раз задавал мне дурацкий вопрос о любви, выяснилось, что хочешь со мной развестись. Снова здорово?

Доминик довольно долго смотрел на неё, ведя упорное сражение с собственной памятью, которую, казалось бы, давно уже победил. А она, вот тебе раз, ожила и злорадно хихикала. Одолел её по-своему:

— Знать ничего не знаю ни о каком разводе. И не желаю знать. Моя паранойя может проявляться разными идиотизмами. В чём признаюсь и подписываюсь. Надеюсь… хотел бы надеяться, что ты не относилась к этому серьёзно.

— Ещё как относилась.

— Так что же мне теперь делать?

Он сидел и смотрел на неё беспомощно, как расстроенный мальчишка, хуже — как расстроенный пёс… Как ему хотелось, ох как хотелось, чтобы всё снова было хорошо, как до всей этой передряги… Вот только без Майки ничего у него не выйдет — без её помощи… И что ему теперь делать?

Майка почувствовала, что больше не выдержит:

— Подумать хорошенько и решить. Кого ты, собственно, любишь?

Доминику думать не требовалось:

— Как «кого»? Конечно, тебя.

— Тогда почему ты твердил, что перестал меня любить и я тебе чужая?

— Я нёс такую чушь?

— Несколько раз и весьма убедительно.

Доминик целых четыре секунды анализировал своё поведение:

— Не помню такого. А если и говорил, то, выходит, моё помутнение рассудка гораздо тяжелее, чем я предполагал. Но ведь я тебе с самого начала сказал, что ты была права, а я заблуждался. Чувствовал ведь: что-то здесь не так, а что именно, не понимал. А может, не хотел?

— Не хотел. Поскольку в твою дурью башку втемяшилась эта вертлявая глиста. Признайся в этом, в конце концов, а то у меня уже терпение лопается. Как там нимфа поживает?

— Какая нимфа?

— Вертижопка! — рявкнула Майка, перестав жалеть дурака. — Любишь ты эту овцу, чёрт тебя дери, или нет?!

На лице Доминика появилось такое отвращение, что ответ был уже не нужен.

— Я овцами не интересуюсь, — произнёс он с таким достоинством, что Майка только руками всплеснула.

Доминик посидел ещё минутку, а затем рухнул перед ней на колени, глядя всё теми же собачьими глазами:

— Майка… Я… я — последний дурак. Ты меня простишь? Ты согласна быть моей женой до конца жизни? Женой дурака?

— Ох, дурак ты дурак! — простонала Майка и тоже сползла со стула на пол.

Дети проснулись ещё от её предыдущего крика и теперь стояли в дверях, критически разглядывая обнимавшихся родителей.

— Крышу снесло, — недовольно констатировал Томек. — У этих взрослых мозги набекрень: лижутся под столом.

— А почему под столом? — заинтересовалась Кристинка.

— Кто их разберёт. Пошли отсюда, вдруг оно заразно…

* * *

Вертижопка даже не заперла дверь. Наконец-то вся семейка разбрелась. Кто куда, во всяком случае, сразу не вернутся, а её так и подмывало начать поскорее. И окна проигнорировала, даже не подумала занавески задёрнуть. А что все окна были приоткрыты, так это у сестры капуста пригорела, на всю квартиру развонялась. Так решётки же есть.

Шире всего было открыто окно на кухне, ведь там самая вонища, а решётка совсем никудышная: половина едва держалась на одной петле, а замок посерёдке давно не работал. Да кого это волновало, что у них красть-то? Опять же всё безобразие снаружи прекрасно прикрывал здоровущий сиреневый куст.

Никто не обратил ни малейшего внимания на человека, подошедшего к флигелю во дворе с противоположной от автостоянки стороны и шагнувшего за куст сирени. Затем послышался скрип решётки, оторванная половинка вылезла из оставшейся петли, спустилась на землю и оперлась о стену. Затем приоткрытое окно растворилось пошире, и человеческая фигура, воспользовавшись решёткой как стремянкой, ловко проникла на кухню. Куст отлично маскировал все эти манипуляции.

Вертижопка вряд ли даже расслышала тревожные звуки, поскольку всевозможных шумов вокруг было предостаточно. За стеной у соседки на полную мощность гремел телевизор, в доме напротив вовсю орудовали перфоратором, где-то орал младенец, а со двора доносился отчаянный собачий лай. Вертижопкин телевизор тоже работал, там очень кстати шла развлекательная программа «Танцы с…» — самое оно для упражнений. Проглоченные таблетки от боли начинали действовать, можно было приступать.

Раздевшись — ведь надо же видеть, что и как! — и повернувшись спиной к зеркалу — ну, почти спиной, глаза-то спереди, а второго зеркала в доме не имелось, — она оперлась руками на спинку стула и попробовала.

Попытка не удалась. Кошмар. Всё застыло, мышцы не слушались, любое движение причиняло боль, вообще ничего двигаться не хотело, как деревяшка. Она не владела важнейшей частью своего организма! Печальное открытие её не сказать что огорчило. Взбесило!

Она отвела взгляд от зеркала, правда, на мгновение ей почудилось, будто что-то сзади мелькнуло, но на пустяки не стоило отвлекаться, набрала воздуха и…

Того, кто стоял за её спиной, уже ничто не могло остановить. Петля в его руке развернулась и превратилась в короткий бич, утыканный металлическими шипами. Вертижопка стояла просто в идеальной позиции…

Резкий зловещий свист раздался четыре раза, шипы сверкнули попеременно то сверху, то снизу. Вертижопка как раз набрала полные лёгкие, поэтому её крик заглушил даже работавший перфоратор.

Соседку крик заинтересовал. То, что у неё шло по телевизору, было скучновато, и она начала переключать каналы в поисках того отличного фильма ужасов, что смотрят за стенкой. Раз баба так разоряется-надрывается… Небось, точно забойный триллер, море крови — она тоже хочет! Ничего не найдя, не выдержала и побежала к соседям.

Там море крови и обнаружила.

* * *

— Нет, дорогуша, — ответила с утра пораньше на телефонный звонок Беата, — меня вчера не было, только заступаю на дежурство. Но сразу скажу: сама себя она так изуродовать не могла. Даже если б уселась на колючую проволоку, всё равно невозможно. Кто-то её ещё больше тебя не любит.