Лили отщипнула кусочек печенья и воззрилась на мать.

– Ты не хочешь рассказать нам, из-за чего ты была так расстроена пару недель назад? Это имеет какое-то отношение к Джеку?

– С чего вы взяли? – растерянно спросила Сэм.

Лили и Грег обменялись быстрыми взглядами.

– Ну, мы решили… похоже на то, что вы с Джеком поладили и встречаетесь… довольно давно.

– Боже мой, – пробормотала Саманта.

Грег ухмыльнулся, дружески подмигнул ей и сунул в рот еще одно печенье.

– Да ладно тебе, – хмыкнула Лили. – Я как раз хотела сказать, что мы совсем не против. Мы не станем устраивать истерик или там… хамить, если вы с Джеком решите жить вместе. Я думала, вы просто ждете, пока пройдут выборы, а потом все нам расскажете. Взрослые всегда так – тянут, пока можно.

Сэм покачала головой.

– Ты кое в чем права, зайка, – сказала она Лили. – Нам нужно будет многое обсудить после выборов, в том числе и мои отношения с Джеком. Но сейчас нам стоит сосредоточиться на главной проблеме – на выполнении контракта, потому что от этого зависит наше будущее. Вы понимаете, насколько важно довести наше представление до конца без всяких инцидентов?

Дети дружно закивали головами.

– Поэтому сейчас не стоит поднимать вопросы, которые могут нервировать кого-то из нас и негативно повлиять на исход дела.

– Да поняли мы уже, мам. – Грег поставил стакан из-под молока в раковину и взглянул на мать с сочувствием. Видимо, он считал, что от перенапряжения последних дней она несет откровенную чушь.

Потом Грег и Лили подхватили сумки, поцеловали мать и пошли к двери, чтобы не опоздать на школьный автобус. Сэм услышала, как Л или шепнула брату:

– У женщин это бывает. Наверное, ПМС.[4]

Когда дверь за детьми захлопнулась, Саманта со стоном опустила голову и уперлась лбом в прохладную поверхность стола. Да уж, ПМС так ПМС.

Во время сегодняшних дебатов Джек Толливер являл собой поистине жалкое зрелище, так как был совершенно не в состоянии сосредоточиться. Сегодня Джека и его политического оппонента допрашивали с пристрастием трое журналистов. И когда подходила очередь Джека отвечать на вопрос, он отвечал кратко и без энтузиазма, не желая даже использовать положенные по регламенту три минуты на раздумье. Он выглядел так, словно ему было скучно здесь, на сцене театрального зала, где шла запись, и зал был битком набит журналистами и представителями общественности. Манхеймер быстро сообразил, что нужно валить противника, пока есть такая возможность, и уже не раз проходился ехидно и по Толливеру, и по его программе, но тот лишь пожимал плечами, не желая вступать собственно в дебаты.

Саманта, сидевшая в первом ряду, бросила взгляд на двух женщин, занимавших кресла неподалеку. Кара, казалось, готова была разрыдаться, и Саманта прекрасно понимала ее состояние. Кара Демаринис работала как вол, чтобы развернуть кампанию и дотащить Толливера до этого заключительного этапа. И вот теперь она наблюдала, как он сдает свои позиции одну за другой. И очень похоже, что ее босс проиграет выборы, если дело и дальше будет продолжаться в том же духе. Маргарет, которая не сочла нужным поздороваться с Самантой и вообще полностью игнорировала ее присутствие, была в ярости. Казалось, она готова выпрыгнуть на сцену и сделать что-нибудь ужасное, например, свернуть Джеку шею.

Катастрофа неотвратимо надвигалась, и виновата в происходящем была она, Саманта. Сэм вцепилась в подлокотники кресла и корила себя как могла. Больше всего ей хотелось выбежать на сцену прямо сейчас, обнять Джека, сказать, как она его любит и что под сердцем она носит его детей, и ей наплевать кто что скажет и подумает. Но так нельзя, это не по правилам. И последствия подобного поступка будут ужасны. Ведь не ее карьера и будущее поставлены на карту. Все так запуталось и смешалось, но она твердо знала, что, разрывая их союз, разбивая свое сердце, она спасает его будущее. Она делает это, потому что любит его.

И глядя на сцену, где Джек страдал – и вовсе не от вопросов и подковырок политического оппонента и въедливых журналистов, – она все больше убеждалась, что и Толливер любит ее.

Кристи читала утреннюю газету, придерживая под челюстью пакет со льдом. Она с удивлением обнаружила, что ей почти жалко Толливера, который неумолимо терял очки и голоса и теперь, похоже, окажется неспособным одержать победу на выборах. Впрочем, сначала это ее забавляло, но недолго. Теперь мисс Скоэн испытывала раздражение и неудовлетворенность. Процесс, с ее точки зрения, шел, во-первых, слишком медленно, во-вторых, в нем не было сексуального подтекста, а в-третьих – и это самое главное, – Кристи была тут совершенно ни при чем. Она поняла, что не испытывает ожидаемой радости от вполне предсказуемого поражения Джека. Она не получила свою информационную бомбу, не дождалась звездного часа. Толливер окажется просто еще одним кандидатом, который выдохся в предвыборной гонке, не дойдя до финиша. Она, Кристи Скоэн, даже не станет тратить на него передачу.

Кристи пребывала в отвратительном настроении. Ее щеки распухли так, что она напоминала уже не просто запасливого, а слишком жадного бурундука, на лице расцвели три шикарных прыща, и сегодня был последний день, когда она могла бы взорвать свою бомбу. Да, или сегодня до шести часов вечера, или пленка Митча Бергена обесценится совершенно. Черт, почему же ей так не везет? Как пить дать этот поганец Митчел появится в августе и презентует ей кассету, которая не сможет стать ничем, кроме постскриптума в карьере политика-неудачника. И между прочим, эта чертова запись стоила ей огромных денег. Но всем будет наплевать, скажут – эта тема уже не актуальна. Черт! Черт!

Кристи позвонила в клинику и принялась умолять о том, чтобы операцию провели сегодня же, немедленно. Секретарь заявила, что мисс Скоэн крупно повезло – один из пациентов позвонил и сказал, что не сможет сегодня прийти на операцию. Так что если мисс Скоэн устроит час дня…

Кристи заверила, что она уже едет, и бросилась собираться. Что ж, хоть в этом ей повезло. Может, это знак того, что удача начинает возвращаться?

* * *

Брендон Милевски отчаянно нуждался в утешении. И единственное место, где он мог получить требуемое, – кондитерская на Шестнадцатой Западной улице. Когда его дела бывали совсем плохи – вот как сегодня, – он заказывал дюжину горячих, тающих во рту жареных пирожков, и волшебным образом жизнь уже не казалась ему столь ужасной, а положение столь безнадежным.

Пожалуй, сегодня ему придется съесть всю дюжину, чтобы хоть немного прийти в себя. Дела шли из рук вон плохо. Митчел Берген просто растворился в воздухе. Кристи так и не позволила ему заняться с ней сексом. Тем вечером он был уже почти у цели: в ее спальне, в ее постели. И что? Она просто вывернулась из его рук и вытолкала его взашей из квартиры. Это было обиднее всего – она не дала ему возможности закончить начатое. А Милевски был уверен, что смог бы доставить Кристи настоящее удовольствие и уж тогда она стала бы относиться к нему лучше. Но теперь вряд ли ему удастся еще раз дотащить ее до кровати. Так что, похоже, не видать ему Кристи Скоэн как своих ушей.