Дверь отворилась, и вошел Ингмар. Карин заметила его, только когда он подошел к ней. Она смутилась, что брат увидел ее сидящей сложа руки и, густо покраснев, схватилась за вязанье.

Ингмар сел на стул. Он сидел молча, не глядя на Карин, и ей вдруг пришло в голову, что накануне вечером все крестьяне говорили с Ингмаром только о том, как им живется здесь в Иерусалиме, а Ингмар ни слова не сказал о том, как живется ему и зачем он сюда приехал. «Должно быть, он пришел сюда поговорить со мной именно об этом», — подумала Карин.

Ингмар пошевелил губами, но не произнес ни слова. Карин разглядывала брата. «Как он постарел, — думала она. — У отца не было таких глубоких морщин на лбу, а ведь он был совсем старик. Или Ингмар был болен, или пережил что-нибудь ужасное с тех пор, как мы виделись в последний раз».

Что бы такое могло случиться с Ингмаром? Карин смутно помнила, как сестры читали письмо, где говорилось что-то и об Ингмаре, но она была так погружена в свое горе, что все скользило мимо ее сознания.

И теперь Карин с присущей ей осторожностью постаралась разговорить Ингмара и узнать, зачем он приехал в Иерусалим.

— Хорошо, что ты зашел ко мне. Теперь я узнаю, что делается у нас в деревне, — сказала она.

— Да, — отвечал Ингмар, — я понимаю, что тебе о многом хочется узнать.

— У наших односельчан было в обычае, — начала медленно Карин, как человек старающийся вспомнить о том, о чем давно перестал думать, — всегда избирать человека, который во всем руководил ими; раньше это был отец, потом Хальвор и долгое время учитель. Интересно, кто руководит ими теперь?

Как только Карин задала этот вопрос, Ингмар опустил глаза и погрузился в глубокое молчание.

— Может быть, господин пастор встал теперь во главе? — продолжала она.

Ингмар сидел неподвижно, выпрямившись, и ничего не отвечал.

— Я думала, что Пер, брат Льюнга Бьорна, займет теперь первое место в деревне, — продолжала Карин, но и на этот раз не получила никакого ответа.

— Я хорошо помню, — начала она снова, — у них в обычае было во всем следовать за владельцем Ингмарсгорда, но нельзя же требовать от них, чтобы они подчинялись во всем такому молодому человеку, как ты.

Она замолчала, и только теперь ответил Ингмар.

— Ты сама знаешь, я слишком молод, чтобы меня могли выбрать в члены общинного совета или в старосты.

— Можно руководить народом, и не занимая никаких должностей.

— Да, можно, — согласился Ингмар.

Услышав этот ответ, Карин страшно обрадовалась. «Ах, ведь я давно уже отошла от этих дел», — думала она, но не могла сдержать своей радости при мысли, что прежняя власть и почтение к их роду перешли к Ингмару. Она выпрямилась и сказала более уверенным тоном, чем раньше.

— Я не сомневалась, что люди рассудят здраво и поймут, что ты поступил правильно, вернув себе имение.

Ингмар долгим взглядом посмотрел на Карин; он понял, что скрывается за ее словами. Она боялась, что его будут презирать односельчане за то, что бросил Гертруду.

— Нет, этим Господь не покарал меня, — сказал он.

«Если не это, то значит у него было еще какое-то горе», — подумала Карин.

Она сидела задумавшись; с большим трудом удалось ей воскресить в себе те мысли и чувства, которые владели ею на родине.

— Скажи, остался ли кто-то еще в деревне из приверженцев нашего учения? — спросила она затем.

— Двое или трое, не больше.

— Я всегда верила, что кто-нибудь еще услышит глас Божий и последует за нами, — сказала Карин, пытливо взглядывая на Ингмара.

— Нет, — возразил Ингмар, — насколько я знаю, никто больше за вами не последовал.

— Вчера, когда я увидела тебя, я подумала, что тебя тоже призвал Господь, — сказала Карин.

— Нет, я приехал не поэтому.

Карин немного помолчала, прежде чем продолжить свои расспросы; потом она робко и нерешительно спросила, как бы опасаясь ответа, какой она могла услышать:

— О нас в деревне, наверное, никто уже и не вспоминает?

На это Ингмар ответил в каком-то замешательстве:

— Теперь, во всяком случае, о вас горюют меньше, чем сначала, — сказал он.

— Так о нас горевали? Я думала, все вздохнут с облегчением, когда мы уедем.

— О, да, многие горевали о вас, — продолжал горячо Ингмар, — и люди, прежде бывшие вашими соседями, долго не могли привыкнуть к новым постояльцам. Я знаю, что соседка Льюнга Бьорна, Борс Берит Пер, каждый вечер зимой обходила вокруг дома, где он жил.

Карин медленно продолжала свои расспросы:

— Так, значит, Борс Берит больше всех горевала о нас?

— О, нет, — резко ответил Ингмар, — был человек, который каждый вечер осенью, как только начинало темнеть, подъезжал на лодке к учительскому дому и, выйдя на берег, садился на камень, на котором всегда сидела Гертруда, любуясь на закат.

Карин подумала, что теперь ей ясно, отчего так состарился Ингмар, и поспешила сменить тему.

— Пока ты в отъезде, за усадьбой смотрит твоя жена? — спросила она.

— Да, — ответил Ингмар.

— Она хорошая хозяйка?

— Да, — снова ответил Ингмар.

Карин теребила фартук, не решаясь продолжать разговор.

Теперь она вспомнила рассказы сестер, что Ингмар живет не в ладу с женой.

— У вас есть дети? — наконец спросила она.

— Нет, у нас нет детей, — ответил Ингмар.

Карин почувствовала себя совершенно беспомощной; она сидела и молча разглаживала свой фартук. Ей не хотелось прямо спрашивать Ингмара, зачем он приехал, — это было не в обычаях людей из Ингмарсгорда, но Ингмар сам пришел на помощь.

— Барбу и я решили развестись, — произнес он резко.

Карин вздрогнула; она сразу почувствовала себя хозяйкой Ингмарсгорда. В ней разом возродились все ее прежние взгляды и чувства.

— Упаси тебя Бог! — воскликнула она. — В нашем роду еще никто не разводился.

— Дело уже начато, — сказал Ингмар, — на осеннем слушании мы получили предварительный развод на год, а когда год пройдет, мы разведемся окончательно.

— Чем она тебе не угодила? — спросила Карин. — Тебе не найти жены богаче и красивее ее.

— Я ничего не имею против нее, — уклончиво сказал Ингмар.

— Так это она хочет развестись с тобой?

— Да, — ответил Ингмар, — это она требует развода.

— Если бы ты обращался с ней, как следует, она не потребовала бы развода, — горячо произнесла Карин.

Она с силой оперлась на ручки кресла, — она была очень рассержена.

— Хорошо, что отец и Хальвор умерли, и им не придется этого видеть, — сказала она.