Весь первый тайм чаша весов колебалась то в одну, то в другую сторону, и среди болельщиков пошли слухи, будто оккупантам все-таки удалось запугать «стартовцев». Однако во втором тайме оборону немцев удалось сломать, так что и на этот раз победа оказалась более чем убедительной – 5:3. Как вспоминал один из главных героев матча Макар Гончаренко, забивший два из пяти голов, «мы спокойно покинули стадион, хотя атмосфера вокруг царила накаленная». Ни немцы, ни венгры, ни румыны уже не пытались бросать вызов футболистам «Старта». Выступить против них решился лишь украинский «Рух», который «стартовцы» шутя разгромили 16 августа со счетом 8:0. На этом футбольный сезон в Киеве закончился.

Осенью «стартовцы» вернулись на хлебозавод и приступили к обычной работе. Первым толчком для арестов стал донос тренера «Руха» Шевцова, который, по словам Гончаренко, «пожаловался, что мы режим нарушаем, ведем вольготную жизнь, пропагандируем спорт Советов». Кроме этих довольно абстрактных обвинений, подвернулся и более конкретный повод: на хлебозаводе в мешках с мукой нашли толченое стекло, что, конечно же, явно отдавало диверсией.

Немцы арестовали восьмерых «стартовцев». Один из футболистов, Павел Комаров, избег смерти благодаря тому, что активно «помогал» следователям. Перед приходом Красной Армии он предусмотрительно скрылся из Киева и впоследствии эмигрировал в Канаду. А вот Николай Трусевич, Иван Кузьменко, Николай Коротких и Алексей Клименко на сделку не пошли и расплатились за это своими жизнями. Их послали в Сырецкий лагерь и, по одной из версий, в числе 200 других заложников расстреляли 23 февраля 1943 года, после того как подпольщики устроили поджог на киевском заводе «Спорт», где ремонтировались сани для германской армии.

После освобождения Киева советская власть не сразу определилась со своим отношением к «стартовцами». С одной стороны, они были героями, с другой – их действия подпадали под обвинение в сотрудничестве с оккупантами. Выживших футболистов допрашивали в госбезопасности, но репрессиям не подвергли. А уже во времена Хрущева их игру приравняли к подвигу.

В августе 1943 года резидент советской разведки в Тегеране Иван Агаянц получил из Москвы секретное указание срочно вылететь в Алжир с паспортом на имя Ивана Авалова, представителя СССР в комиссии по репатриации. Он должен был принять участие в организации представительства СССР при Национальном комитете сражавшейся Франции (НКСФ).

Таково было официальное прикрытие (он проходил под фамилией Авалов). На самом деле советский разведчик имел задание разобраться в том, что представляет собой возглавляемый де Голлем НКСФ, какие реальные силы за ним стоят, каковы шансы де Голля стать национальным героем Франции. Необходимо было выяснить взгляды генерала на послевоенное устройство Европы и характер его взаимоотношений с американцами и англичанами. Срочность задания объяснялась просто. Через пару месяцев в Тегеране должна была пройти конференция «большой тройки». И вопрос о послевоенном устройстве Европы должен был стать одним из ключевых вопросов этой исторической встречи.

У Сталина была информация о том, какой виделась послевоенная Франция в Вашингтоне и в Лондоне. Ему было известно, что американцы делали ставку на генерала Жиро и с его помощью старались прибрать к рукам французское движение Сопротивления, установить военный и политический контроль над Северной Африкой. «Несговорчивый» генерал де Голль американцам мешал. А потому вместе с англичанами делали все возможное для того, чтобы, как выразился тогдашний министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, «не дать де Голлю ни малейшего шанса создать единую французскую власть до высадки союзников во Франции, а тем более сформировать правительство». Все это Сталин знал.

Агаянц: «3 сентября 1943 года посетил генерала де Голля по его приглашению… Относительно высадки союзных войск в Калабрии де Голль не без иронии отметил, что военные действия там ведутся ни шатко ни валко из-за «очень высоких гор». И уже вполне серьезно продолжил, что союзным войскам впервые довелось там столкнуться с немецкими дивизиями… Что касается Национального комитета сражающейся Франции, то де Голль весьма оптимистически оценил его нынешнее положение и ближайшие перспективы. При этом добавил, что открытие советского представительства при комитете свидетельствует о действительно дружественных намерениях советского правительства в отношении Франции, способствует укреплению единства французов и предоставляет комитету возможность решительно противостоять вмешательству американцев в его дела. Откровенно признав наличие серьезных расхождений с Жиро, генерал выразил твердую решимость добиваться отстранения от дел всех своих политических противников, в том числе и Жиро… Затем он перешел к вопросу о принципах политической организации Европы после войны. Он считает, что Европа должна базироваться на дружбе между СССР, Францией и Англией. Но первостепенную роль в организации должны играть только СССР и Франция. Англия же как великая держава имеет свои интересы главным образом вне Европы. Поэтому она должна заниматься прежде всего неевропейскими проблемами. Что же касается Соединенных Штатов, то, по словам генерала, они тоже не могут стоять в стороне от решения международных вопросов… Совместно нам будет легче решить и судьбу Германии».

Через пару дней в Москву пришло второе сообщение от Авалова. Затем третье, четвертое, пятое… И каждое сыграло свою роль не только в позиции советской делегации на Тегеранской конференции, но и, что гораздо важнее, в послевоенных советско-французских отношениях.

Иван Иванович Агаянц

Вернувшись из Алжира в Тегеран, Агаянц уже как руководитель резидентуры активно включился в подготовку встречи «большой тройки» и прежде всего в обеспечении ее безопасности.

«Дальний прыжок» – так называлась диверсионно-террористическая операция, которая в строжайшей тайне разрабатывалась на сверхсекретной базе СС в Копенгагене. «Мы ликвидируем «большую тройку» и повернем ход войны. Мы похитим Рузвельта, чтобы фюреру легче было сговориться с Америкой», – заявлял один из разработчиков операции штурмбаннфюрер СС фон Ортель.

20 ноября 1941 года Агаянц прибыл в Тегеран. Свою работу в Тегеране он начал с того, что, детально ознакомившись с положением дел на месте, обратился к руководству разведки с предложением в корне пересмотреть всю работу резидентуры. «Наш аппарат, – писал он в своем донесении, – загружен работой с материалами и агентурой, которые, однако, не освещают вопросы политической разведки и не отвечают повседневным нуждам нашей дипломатической и политической работы в стране». Критический разбор деятельности резидентуры подкреплялся развернутым планом ее реорганизации, перевода на рельсы наступательной разведывательной работы. Получив добро, Агаянц провел строжайшую «ревизию» доставшегося в наследство «хозяйства». Особое внимание он уделял созданию надежных агентурных позиций в высшем армейском эшелоне Ирана. Отныне в Москву регулярно поступала достоверная информация не только о планах и намерениях правительства Ирана, но и о подготовленных резидентурой мероприятиях по обеспечению безопасности и сохранности стратегических поставок (олова, каучука и др.), следовавших в Советский Союз из района Персидского залива через порты Дампертшах, Бушир и Кур. Под контролем оказалась и деятельность (как выяснилось, далеко не дружественная по отношению к Советскому Союзу) английской разведки. Возглавлял ее тогда Оливер Болдуин, сын бывшего премьер-министра Великобритании. Англичане активно сотрудничали с антисоветскими националистическими организациями, действовавшими в глубоком подполье на территории Армении.