Клинок сразу же и намертво лёг в ладонь, словно прирос к ней; пальцы Фолко крепко-накрепко сжались, точно боясь упустить его.

— Да, он как раз по твоей стати, — донесся до забывшегося хоббита голос Олмера. — Дай я помогу тебе надеть его…

Хоббит вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна; в странном оцепенении он дал человеку накинуть верхнюю петлю от ножен себе на шею, а нижняя опоясала его чуть выше талии. Ножны плотно прилегли к телу.

Олмер отступил на шаг, словно любуясь своей работой; его руки были скрыты потёртыми кожаными перчатками, несмотря на жаркий день.

— Спасибо… — с трудом выдавил из себя Фолко. — Спасибо вам…

Он низко поклонился в знак благодарности. Выпрямляясь, он столкнулся взглядом с Олмером и, повинуясь какому-то внезапному наитию, сделал шаг навстречу Санделло и пожал протянутую ему руку.

— Вот и хорошо, — услышал он слова Олмера. — Пусть прошлое будет предано забвению. Мы устранили то, что мешало нам, и теперь можем побеседовать. Но послушай! Какой у тебя лук! — Голос Олмера едва заметно изменился, стал жёстче. — Разреши мне взглянуть на него?!

Фолко нерешительно поднял глаза. Олмер нависал над ним, точно башня, глаза глядели строго и проницательно; и хотя где-то в глубине сознания хоббита вспыхнуло тревожное чувство, его левая рука медленно, словно против его желания, потянулась к эльфийскому оружию и вынула его из налучника.

«Что ты делаешь?! — прорвался в нём поток тревожных мыслей. — Как можно отдавать в чужие руки, да ещё ТАКИЕ, эту вещь?!»

Очевидно, что-то изменилось и в выражении его глаз, и по лицу Олмера прошла вдруг какая-то жёсткая полуусмешка, полуулыбка. Его могучие, обтянутые чёрной кожей перчаток руки приняли лук. Он поднёс его ближе к лицу, рассматривая; подался к нему и Санделло.

И тут лицо золотоискателя странно изменилось — оно вдруг словно постарело на добрые десятка два лет, став жёстким и мрачным, словно в нём ожила какая-то давно пережитая боль. Вздрогнул, пополз вверх левый уголок его губ, придавая ему необычно презрительно-скорбный вид. Хоббит невольно отступил на шаг.

Творящееся с Олмером не укрылось и от горбуна; тот вдруг с необычно ласковым и укоризненным видом положил ладонь на предплечье Олмера; Фолко готов был поклясться, что это была какая-то чуточку неуклюжая ласка и попытка успокоить. Глаза горбуна искательно глядели снизу вверх, словно говоря другу-господину — «не надо».

Олмер глубоко вздохнул, повертел лук в разные стороны, попытался натянуть тетиву и уже собирался что-то сказать, когда за спиной у хоббита внезапно раздался шорох и треск вперемешку с неразборчивыми восклицаниями. Фолко вздрогнул и едва не вскрикнул от охватившей его в один миг страшной тревоги — он совсем забыл о Торине. Он поспешно оглянулся и с чувством безнадёжной потерянности увидел у дальней границы кустов стоявшего с разинутым ртом гнома. Всё замерло; казалось, время прекратило свое течение, на хоббита обрушилась окутавшая всё вокруг тишина — лишь кровь звенела в ушах. Он хотел крикнуть — и не смог, нелепо раскрыв рот, он смотрел, как изумление на лице Торина сменилось привычным упрямо-ожесточённым выражением, как он молниеносно выхватил из-за пояса топор и мягким боевым шагом быстро двинулся через поляну.

У Фолко в ту секунду не было времени, чтобы удивляться хладнокровию Олмера. Не говоря ни слова, золотоискатель протянул одной рукой лук хоббиту, отведя вторую далеко в сторону и повернув к гному открытую ладонь, спокойно пошёл ему навстречу, подставляя стреле Фолко широкую беззащитную спину. Краем глаза Фолко уловил какое-то движение, сделанное горбуном, и оглянулся — рука Санделло скользнула под плащ, шея чуть вытянулась — он был готов ко всему, но больше не шевелился и даже, казалось, не глядел в сторону хоббита.

Фолко сумел уже набраться сил, чтобы размежить вдруг ссохшиеся губы и крикнуть Торину, когда вдруг заговорил Олмер; между ним и гномом оставалось ещё шагов десять.

— Здравствуй, сын Дарта, — раздался спокойный голос. — Много воды утекло с последней встречи, но я не забыл смельчака, укоротившего когда-то на целую ладонь священную бороду Дьюрина, что украшает надвратную башню Арчедайна! И того, что было потом.

Фолко с удивлением заметил, что щёки гнома залил тёмный румянец. Тот опустил топор вдоль бедра.

— Постой, постой, не тебя ли я одно время знал под прозвищем Злой Стрелок?! Вот это встреча, клянусь Морийскими Молотами!

Изумлению гнома не было предела, и он не скрывал этого. Олмер стоял спиной к хоббиту, тот не видел лица человека, но слышал его голос — спокойный, уверенный, исполненный проистекающего от собственной скрытой силы уважения к стоящему против него.

Растерянность гнома длилась очень недолго, опустившийся было топор вновь лёг по-боевому в широких ладонях Торина, и он упрямо пошел на Олмера.

— Эй, что вы здесь делаете и что вам опять надо от моего друга хоббита?! — Голос гнома был глух, но хрипоты, выдававшей растерянность и удивление, в нём больше не слышалось. — Фолко! Зачем ты здесь?!

Торин подошел почти на расстояние удара к неподвижно стоявшему Олмеру.

— Мы лишь устраняли те досадные недоразумения, что, произошли с нами в прошлом, — примирительно заговорил золотоискатель. — Некоторое касательство имел к ним и почтенный сын Дарта. Мой друг и спутник, — Олмер повернулся лицом к хоббиту и горбуну, указывая на Санделло, — примирился с почтенным хоббитом, рост которого никак не может служить мерилом его доблести. Сын Хэмфаста принял извинения Санделло, равно как и подарок, которым мы скрепили это примирение.

— Что?! Примирение?!

Глаза гнома сверкнули, Торин подался вперёд, но Олмер остановил его властным жестом, и хоббит с удивлением заметил, что гном послушался.

— Я ещё не закончил, сын Дарта, — говорил Олмер, и голос его стал чуть суше и резче. — Мне помнится, что в ту нашу достопамятную встречу в Пригорье между тобой и Санделло тоже вспыхнула ссора. Хоббит уже примирился с Санделло. Почему бы теперь не примириться с ним и тебе, почтенный Торин, тем более что ты был не прав, отвергнув предложенное тебе тогда согласие?!

Торин ещё ниже нагнул голову, исподлобья глядя на Олмера. Гном держал наготове топор, человек же был, как казалось, безоружен. Санделло стоял по-прежнему напряжённый и внимательный, чуть покачиваясь на носках из стороны в сторону. Фолко поймал наконец брошенный на него взгляд гнома; в нём были тревога, недоверие и удивление: почему же его брат хоббит стоит молча?!

— Они не сделали мне ничего плохого, Торин, — робко заговорил наконец Фолко. — Санделло сказал, что он виноват… И посмотри, какой кинжал мне подарили!

Он вынул дарёный кинжал из ножен, невольно радуясь поводу вновь взглянуть на него самому и похвастаться им перед другом. Однако Торин и не взглянул на оружие. Его брови не расходились, на скулах играли желваки.

— Ты получил ответ на вопрос, зачем здесь твой друг, Торин, — заметил Олмер, по-прежнему стоя спиной к хоббиту и горбуну. — Что же до того, что мы здесь делаем — полагаю, что с не меньшим основанием могу спросить об этом и тебя, но всё же отвечу, если уж ты так настаиваешь. Мы гоним табун роханских полукровок на север и только что переправились через реку. Ты удовлетворён?! А теперь не опустишь ли ты свой топор и не поговорить ли нам по-простому, о Укорачивающий Бороды?!