Таблетки лежали у нее на столе, милые маленькие штучки, синие, как успокаивающее индиго позднего вечера. Их было около тридцати: чуть меньше месячного запаса; доктор Белл любезно выписал их ей, когда она только начала к нему ходить. Настоящее спасение, когда сон тебя покидает. Когда над головой распростерлась ночь и твоя голова словно вся залита изнутри светом прожекторов, эти штучки разглаживают морщины на твоем лбу, точно теплое прикосновение матери.

Высокий стакан с водой стоял на столе рядом с ними, на стенках бусинками высыпали капельки конденсированной влаги. Мелани приподняла его и подложила под него одну из тетрадей, которые она вела на занятиях в Северном университете.

На то, чтобы сказать «до свидания», ушло больше времени, чем она ожидала. Сначала она планировала написать коротенькое прощальное послание и исчезнуть. Но она обнаружила, что не может так поступить со своей матерью. И с доктором Беллом, который так старался ей помочь.

Она разложила таблетки в ряд на своем столе: крошечные синие подушечки. Двадцать пять штук. Взяв линейку, она разбила их в группы по пять. Она не спеша занималась этим несколько минут, выстраивая таблетки звездообразными кучками. Потом принялась писать:

Не упрекай себя, ты ни в чем не виновата. Ты всегда была мне хорошей матерью, ты всегда давала мне все, что нужно. Любая другая на моем месте превратилась бы в счастливую женщину, хорошо приспособленную к жизни.

Она смела в ладонь пять таблеток и забросила их себе в рот. Два глотка воды — и они ушли вниз.

Я тебя очень люблю.

Приписав эти слова, она какое-то время просто смотрела — не на бумагу, а сквозь нее. Затем — еще пять таблеток. Теперь надо побыстрее, а то она просто уснет, и потом проснется, а ей будет хуже, чем когда-нибудь. Она не хотела просыпаться.

Доктор Белл, я не виню вас в том, что вы от меня отвернулись. Некоторые из тех вещей, которые я вам рассказала, были довольно отвратительными, и это так понятно, что они у вас вызвали тошноту.

Она закинула в рот еще пять таблеток и подняла стакан воды. Вспомнив, о чем она рассказала доктору Беллу в их последнюю встречу, она чуть не задохнулась. Таблетки она проглотила, но приступ неприятного кашля вынудил ее выпить почти всю воду, чтобы унять его. Глаза у нее щипало от слез. Но я не буду плакать, сказала она себе. С плачем покончено. Навсегда.

Вы хороший врач, и вы, наверное, увидели, что помочь мне уже нельзя, хотя вы так старались мне помочь и при этом не могли себя заставить признаться мне, что у меня уже конечная стадия.

Еще пять таблеток.

Простите меня.

Еще пять таблеток.

Простите меня за все.

Несмотря на свое недавнее недопустимое поведение, которое он сам признавал таковым, Кардинал свято верил в официальные процедуры. А следовать процедуре в эту студеную ночь (снега еще не было, но температура уже стремилась к точке замерзания) означало связаться с детектив-сержантом и сообщить ему о появившейся улике. Если Шуинар согласится, что улика предполагает немедленный арест, тогда детектив-сержант выделит других детективов для содействия. Если же нет, можно устроить дискуссию с Коронным судом, чтобы понять, что еще необходимо.

Минуя собор и направляясь к Рэндалл-стрит, Кардинал отлично осознавал, что нарушает установленную процедуру тем, что не звонит своему детектив-сержанту. Впрочем, он нарушал процедуру уже тем, что вообще занимался этим делом. Он нарушил процедуру и тем, что не вызвал подкрепление. Он буквально видел, как на замерзшем ветровом стекле появляется лицо детектив-сержанта Шуинара. Он слышал его гневные слова в реве радиатора своей «камри».

Но его ничто не остановило.

«Камри» проскочила на красный, на крыше работала вишневая мигалка. Без сирены. Он не хотел, чтобы доктор слышал, как он приближается.

Через три минуты он остановился у обочины дороги за несколько домов от жилища Белла. В задней части дома и наверху горел свет. Он обошел дом, пройдя мимо кухонных окон; никакого движения теней внутри, выдающего чье-то присутствие. «БМВ» по-прежнему стоял на подъездной аллее.

Кардинал молча поднялся на заднее крыльцо. Верхняя часть двери была из стекла, почти целиком закрытого с внутренней стороны пестрыми льняными занавесочками. Он посмотрел в узкий просвет между ними и увидел дальнюю стену, с холодильником и календарем, и часы с кукушкой над дальней дверью, которая была закрыта. И, чуть сменив угол зрения, он увидел неподвижное тело миссис Белл, скрючившейся на полу в темной луже крови.

Кардинал локтем разбил стекло и просунул руку внутрь, чтобы отпереть замок.

В дверях он секунду помедлил, прислушиваясь. Дом огромный, а дверь из кухни в коридор закрыта. Если Белл дома, возможно, он не слышал звона стекла.

Кардинал на цыпочках обошел кровь и притронулся к шее миссис Белл сбоку. Миссис Белл была еще теплая, но пульса не было, и, судя по размеру темной лужи под ней, уже никогда больше не будет. На ее руках от кисти до локтя видны были порезы — свидетельство того, что она пыталась защищаться, — а горло пересекала чудовищная рана.

Не лучшее из твоих произведений, подумал Кардинал. Раньше ты устраивал так, чтобы люди совершали самоубийство за тебя. Она взяла твои диски, похитила твои драгоценные трофеи, и ты впал в ярость. Остается вопрос: что ты сделал потом? Что сделает человек, помешанный на суициде и виновный по меньшей мере в двух убийствах?

Кардинал повернул ручку кухонной двери и молча вошел в передний коридор, служивший приемной. Он был освещен маленькой изящной люстрой, но слева, в кабинете доктора, было темно, как и справа, в гостиной. Он подергал ручку двери кабинета. Заперто. Лестница была старая, хоть ее и застилал ковер. Он стал подниматься по самому краю, чтобы свести к минимуму скрип; в руке он держал свою «беретту».

Наверху свет сочился лишь из гостиной. В четыре шага Кардинал оказался там, пистолет наизготовку, предохранитель снят, левая рука обнимает кисть правой. Комната была обширная, но забитая мебелью: два гардероба, два кресла, старинный туалетный столик и гигантская кровать, покрытая красным лоскутным одеялом, на котором лежал распахнутый чемодан, наполовину заполненный мужской одеждой. Быстрая проверка показала, что никого нет ни за дверью, ни под кроватью, что никто не присел за гардеробами.

Кардинал поспешно проверил остальные комнаты. Спальня, превращенная в швейную мастерскую. Гостевая комната, пропитанная пряным запахом сухих духов. И две другие комнаты, выдержанные в утонченных цветовых гаммах: одна — телевизионная, а другая — уютная с виду библиотека с маленьким бильярдным столом и камином.

В коридоре были еще две двери. Первая из них оказалась дверцей шкафа.

Скрип. Половая доска над головой? На третьем этаже кто-то есть? Может быть, ничего особенного, всего лишь звук, какие часто издают старые дома, — но Кардинал замер, прислушиваясь.