Впрочем, обошлось без серьезных последствий: ход делу не был дан. Я же говорю: спайка и взаимовыручка…

Война продолжалась; в любое время суток корабли и армейские части подвергались налетам и бомбежке японской авиации. Однажды японская бомба взорвалась рядом с нашим охотником; ее осколками был ранен наш легендарный боцман, который воевал на Северном флоте и был награжден многими орденами и медалями. Во время бомбежки в нем подсознательно сработал инстинкт самосохранения. Он полз но палубе с искаженным от ужаса лицом в укрытие. На нас, мальчишек, это произвело очень сильное впечатление, и мой товарищ, не выдержав, показал на боцмана пальцем. Это привело того в чувство; он встал во весь рост и крикнул: «Салага, смотри за япошкой».

Трудно описать то состояние, которое испытывали мы при каждой высадке или отражении налетов. Каждого подстерегала судьба войны, которая для некоторых оказывалась трагической, так как с кораблем гибла и вся его команда. Так случилось с Большим охотником № 306 нашего дивизиона.

Переходы морем осуществлялись в ночное время, а утром мы высаживались вместе с десантом и под обстрелом шли освобождать села и гавани от солдат страны, которая поработила половину мира. Мы имели перед собой самого фанатичного вояку (японца), который, не щадя себя, погибал во имя своего императора. Много ходило рассказов о самураях, их фанатичной преданности и фантастических умениях. Мне тогда довелось слышать и такой курьезный рассказ, что, убив противника, самурай сам вспарывал себе живот с криком: «Смерть врагам и мухам».

Правда, особого страха перед японцами мы не испытывали — в отличие от тех же американцев, для которых самураи были страшными (в прямом значении этого слова) противниками. Любой американский военнослужащий больше всего боялся встретиться один на один, в личном противостоянии, с японцем. Мы же относились к ним, как к противнику, с уважением, но и только. Мы хорошо знали и помнили, что «мы врага встречаем просто: били, бьем и будем бить!»

Мне, в составе десанта, пришлось освобождать Курильские острова. К концу августа сопротивление японцев там было подавлено окончательно, а города покрылись белыми флагами. Это население стало признавать свое поражение. Надо сказать, что в то время и на Сахалине, и на Курильских островах население было в основном японским. А теперь эти территории вновь стали нашими.

Но война еще не была окончена: в Китае Мао Цзедун воевал с Чан Кайши, в Корее начались столкновения между Севером и Югом. По ночам мы перехватывали гоминьдановские суда, пытавшиеся прорваться к побережью Китая, и брали под контроль острова, находившиеся под администрацией Чан Кайши…

Мой корабль, в составе эскадры, должен был перебазироваться в Порт-Артур. Наш дивизион вошел в Южное море. Помню то напряженное состояние, когда мы подходили к месту гибели крейсера «Варяг». Всех, как магнитом, тянуло на верхнюю палубу. Там собрались почти все свободные от вахты и вглядывались в море. Друг с другом почти не разговаривали. Каждого распирало закричать:

Но почему-то так никто вслух эту песню и не запел, хотя я уверен, что каждый повторял про себя ее слова множество раз. Торжественное и напряженное молчание было нарушено лишь залпами орудий. В сердце каждого из нас осталось чувство гордости за Россию, которая сумела восстановить честь и славу русского флага.

Так что День Победы над Японией не зря отмечался после войны как государственный праздник — ведь в результате этой победы мы надолго обеспечили себе спокойную границу на Востоке, а Китай, Корея, Индонезия обрели независимость. Жаль, что теперь об этом позабыли. Два года назад, когда меня пригласили на торжество в китайское посольство, на мой вопрос: «Когда Китай стал свободным и кто помог ему обрести свободу?» — китайский военный атташе недоуменно пожал плечами и ответил: «Не знаю».

А я хорошо помню тот день 3 сентября 1945 года. И считаю, что в той Великой войне у нас было две Победы — на западе и на востоке. И эту вторую Победу — над Японией — надо отмечать так же широко, как и первую.

Сейчас уже мало кто, кроме специалистов, помнит, что в победном августе 1945 года у Советского Союза был реальный шанс не только вернуть утраченные после поражения в предыдущей русско-японской войне территории, не только отвоевать Курилы, но и высадить десант на самом северном из Японских островов — Хоккайдо.

К разработке этой операции в Генштабе приступили еще в апреле 1945 года. 27 июня план десанта на Хоккайдо был рассмотрен в Ставке вместе с другими планами войны против Японии, однако по этому вопросу, в отличие от остальных, единодушия не было.

15 августа 1945 г. в Москву был представлен на согласование американский план капитуляции японских войск, в котором был опущен пункт о Курильских островах. На следующий день, в послании на имя президента Трумэна, Сталин предложил исправить упущение и «включить в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам все Курильские острова, которые согласно решениям трех держав в Крыму должны перейти во владение Советского Союза». Кроме того, Сталин предложил отвести СССР район принятия капитуляции на севере Хоккайдо, что было равносильно требованию советской зоны оккупации в Японии. 18 августа Трумэн прислал ответ. Он отклонил предложение Сталина о северном Хоккайдо, но согласился включить все Курильские острова в район принятия капитуляции советскими войсками. Одновременно Трумэн выразил пожелание, чтобы СССР предоставил Америке право иметь на Курилах авиационную базу. Сталин ответил резким отказом.

19 августа в 4 часа утра командование Тихоокеанского флота получило радиограмму Главнокомандующего на Дальнем Востоке маршала Василевского:

Два дня спустя, утром 21 августа, штаб Тихоокеанского флота получил еще одну радиограмму от Василевского: