Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, г-н Владимиров очухался, раз встать смог? Почему же я не слышал выстрела?
— Ему помешал какой-то генерал, вошедший в ложу, где стоял и целился капитан. Это было вон в той ложе, — Фаберовский показал на дверь.
— Эту ложу обычно берет генерал-майор Скугаревский, начальник Сеньчукова. Этот точно ни в каких заговорах не состоит. А где сейчас капитан?
— Он уронил револьвер в партер и ползает теперь там между креслами в поисках.
— Я гляжу, что гвардейский заговор — штука опасная. Впрочем, дураки непредсказуемы и опасны вдвойне.
— Кроме того, госпожа Сеньчукова, жена полюстровского пристава, только что назначила мне встречу завтра в семь вечера. Она просила спасти ее от чего-то, а ее папаша утверждал, что уверен, что мы сможем это сделать, так как он догадался, кто мы, и что они очень боятся ареста и ссылки в Якутск.
— И где же должна состояться встреча?
— У флигелей Штаба корпуса на Миллионной. А там как раз проживает капитан Сеньчуков.
— Видимо, капитану Сеньчукову было поручено избавиться от г-на Владимирова, а г-жа Сеньчукова должна расправиться с вами. Сомневаюсь, чтобы заговорщики полагали заманить вас к капитану домой и убить там. Я думаю, что госпожа Сеньчукова попросит вас сопроводить ее в какое-нибудь заранее условленное место за городом, и даже, быть может, расскажет вам чего-нибудь правдоподобное о заговорщиках и их угрозах ей, чтобы вы поверили. Либо она застрелит вас по пути, либо там, на месте вас прикончат сообщники. Но вы, однако, езжайте с ней. А коли уж г-н Владимиров остался сегодня жив, пусть он едет опять за извощика, если извощик будет не из заговорщиков, она поостережется стрелять в вас по дороге. Опять же вдвоем и помирать не так страшно.
— Дзенькуе, ваше превосходительство.
— Только возьмите на извозчичьем дворе лошадь, а не клячу какую, чтобы г-н Владимиров с вестями ко мне не к утру приперся. Завтра заедете ко мне домой, я сам буду в Аничковом, но вам у Карпа оставлю инструкции.
Снизу прибежал чин охраны в штатском и с волнением в голосе доложил Черевину:
— Великие князья сбежали!
Черевин вскочил и через две ступеньки помчался вниз. Фаберовский побежал следом. В великокняжеском фойе было пусто, и жандармы у подъезда подтвердили, что оба великих князя с цесаревичем в сопровождении значительного числа офицеров гвардии отбыли по Офицерской в сторону Английского проспекта, а за ними и многочисленные сани с подозрительного вида сбродом в малиновых кушаках.
— Дурдом, — сказал Черевин. — На Пряжку, что ли, поехали?
— Не могу знать, — отчеканил жандарм. — К великому князю Алексею Александровичу во дворец, наверное.
— В докторскую книгу и в книгу дежурного ничего не записывать, и пошлите приказ Феоктистову от моего имени, чтобы в газетах не было ни единого слова о происшедшем.
4 января 1893 года, понедельник
* * *
— Ваше превосходительство! — В дверь спальни постучала Луиза Ивановна. — К вам околоточный с дворником.
— Я же показывал им уже бумаги, — Фаберовский вытянул под одеялом ноги и уперся ими во что-то тяжелое, лежавшее поверх одеяла. В комнате было еще темно. Он рывком сел. На одеяле брюхом вверх лежал сам спаситель Полкан и следил за поляком из-под полуприкрытых век. Фаберовский откинул одеяло и спустил ноги.
«Все-таки правильно, что я у Вареньки не остался, — подумал он.
— Пан Артемий наверняка на Шпалерной дрыхнет, а сейчас насчет вчерашней стрельбы на лестнице надо объясняться, чтобы шум не подняли.»
Поляк слез с кровати, натянул штаны, набросил сюртук и вышел из спальни в коридор, сонно шаркая ботинками. Яркий электрический свет от лампы на стене слепил глаза.
— Луиза, пан Артемий не приезжал? — сказал Фаберовский, прикрывая глаза рукой.
— Нет.
Он кивнул и пошарил по животу. Часы остались в жилетке на спинке стула.
— Который нынче час?
— Девятый.
— Зови сюда околоточного.
Из прихожей появился смущенный околоточный.
— Там ваш подчиненный у Шульца нашалил-с, — сказал он. — Уж вы подойдите, мы его без вас трогать не решаемся.
Фаберовский покорно напялил шубу и шапку и вышел на лестничную площадку. Вчерашнее поле битвы предстало перед ним во всем своем великолепии. Пол был усыпан битым стеклом, местами испачканным кровью. Ледяной ветер врывался в разбитое окно и колыхал почерневшие от мороза листья аспидистр. Ниже площадкой топтались дворник со стекольщиком, молодым русым парнем с бородкой, который вынимал осколки из рамы. На подоконнике рядом с ним благоухал свежей олифой огромный кусок белой, самой дорогой, замазки в промасленной бумаге.
— Будку тоже стеклим? — весело спросил он, увидев Фаберовского.
— Пошути еще у меня! — огрызнулся тот, не расположенный с утра к шуткам.
— Сыскную вызывать будете? — спросил околоточный, скрипя сапогами по осколкам на лестнице и разглядывая изрытые пулями стены.
— Сами, своим ведомством разберемся.
— Тогда можешь все убирать, — велел околоточный дворнику. — А пока с нами пошли. Гирьками орудовали. — Полицейский колупнул ногтем вмятину в штукатурке, и такую же вмятину на полированном дереве перил. — А Веберам клистир надо прописать, что до сих пор швейцара в приличном подъезде нету.
На улице Фаберовский увидел небольшую толпу зевак, стоявшую напротив разбитой витрины в мебельном магазине Шульца. Здесь же торчали сам Шульц и городовой, старавшийся удержать публику на достаточном расстоянии.
— Вот-с. — Околоточный показал Фаберовскому на разбитую витрину. — Он там.
Поляк заглянул внутрь магазина. На самой большой двуспальной кровати лежал огромный ком розовых атласных одеял, похожий на чудовищных размеров нераскрывшийся бутон. Двумя пестиками из бутона торчали ноги Артемия Ивановича.
— Так чего его не вынули? — спросил Фаберовский.
— Господин Шульц опасаются, — пояснил околоточный. — Они уже туда лазили, а господин в одеяле лягаются и Сибирью грозят-с.
— О да, — подтвердил Шульц. — Я опасаюсь.
Поляк поднял голову и взглянул на верхний брус рамы, из которого сверкающим ножом гильотины свисал огромный треугольный осколок стекла.
— Так и будем через окно представление смотреть? Может, вы дверь откроете? И занавес опустите. А почтеннейшую публику — до дупы.
— Расходись! — гаркнул городовой, и зеваки поспешили разбежаться.
Шульц открыл дверь в магазин и впустил поляка и дворника с полицейскими внутрь. Пока хозяин задергивал шторы, Фаберовский с дворником попытались развернуть ком одеял с Артемием Ивановичем в сердцевине. Бутон развернулся, и далеко не райское благоухание заполнило помещение магазина. Прятавшийся внутри шмель за ночь уделал все одеяла.