Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Потрясающий обзор. Отсюда видна вся трасса. — обрадовался архивариус.
Он не устал, он же гомункул. У меня, в отличие от него, до сих пор не восстановилось дыхание, и его оптимизма я не разделял. Отвалившись на сиденье, я глубоко втягивал воздух и шумно выдувал обратно.
— Удачный выбор, все побоище, как на ладони! — продолжал восхищаться архивариус.
Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он сидел откинувшись назад, запрокинув голову на спинку сиденья. По его раскрасневшемуся лицу стекал пот. Он шипел, сквозь зубы, проклиная Сыча и его высокую ложу.
— Отомстил, Сычара. — бормотал он.
Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Наш балкон выступал над остальными трибунами, нависая над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Расстояние метров семь. Так, что скорее всего, он разобьется не успев даже пикнуть.
— Дождись начала гонок. — разгадав мои мысли, подсказал голем.
Я кивнул. Естественно, не сейчас. Не стоит торопиться. Я сел обратно на сиденье. Снова взглянув на хранителя вкуса. Оливье перестал задыхаться и, подперев руками подбородок, глубокомысленно смотрел перед собой. Почувствовав мой взгляд, он повернулся.
— Неловко получилось. — задумчиво проговорил хранитель вкуса. — Без сумки, мой план неосуществим.
— Какой план? — сразу же поинтересовался голем.
— А так все удачно складывалось. — грустно добавил Оливье.
Архивариус тоже задумался, перестав восхищаться всем, что его окружает.
Арену постепенно наполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа от нас, а желто-черные слева. Они и внутри арены продолжали махать трубами, обручами, флагами и скандировать кричалки.
Я снова перегнулся через парапет. Высоко. Точно разобьется, вот только успеет ли выкрикнуть слово? Рисковать или нет. Я вздохнул.
Оливье склонился ко мне.
— Тяжело решиться, правда? — прошептал он.
— На что? — напряженно спросил я.
— На убийство. — пояснил хранитель вкуса. — Думаешь, как меня прикончить? Зря. Шансов у тебя нет, мне достаточно произнести пять букв и тебя не станет, заморыш. Ясно? — его шепот стал зловещим. — Сиди и не дергайся. Ты все равно умрешь! Если будешь меня провоцировать, то прямо сейчас. Понял?
— Нет. — выкрикнул я, отпрянув.
— Жаль. — сказал Оливье. — Ты не оставляешь мне выбора. «А». — медленно потянул он. — «Г». — еще одна пауза. — «Н».
Оставалось две буквы «Е» и «Ц». У меня похолодела спина.
— Не надо. — жалобно попросил я.
Раздался оглушительный рев. Болельщики дружно вскочили со своих мест и заорали:
— Виктатлон!
Оливье улыбнулся во весь рот и надменно кивнул.
— Живи, пока.
Я облегченно выдохнул и прижался к сиденью. Меня трясло. Смерть уже схватила меня за ногу и потащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Еще чуть-чуть и меня не стало бы.
Внутри шара, разъехавшись по невидимым горкам, команды выстроились друг напротив друга. А после второго рева понеслись вниз. На пяточке, который архивариус назвал побоищем, повозки столкнулись. Одна из синих подскочила вверх и, перевернувшись, ударилась о стенку прозрачного купола.
Трибуны желто-черных загудели трубами. Из подброшенных обручей, вырывались языки пламени и желтый дым. Они исчезали, как только обруч падал к владельцу.
Одна из синих повозок преодолела куча-малу и вырвалась вперед.
— Шустрый! — скандировали синие трибуны.
Далеко, отъехать он не успел, желто-черный заклинатель ударил в него песчаным вихрем. Воздушный поток подхватил повозку шустрого и понес обратно к побоищу. Оставшийся синий боколом врезался в заклинателя, перевернув его повозку.
Трибуны заревели. Из распахнутых клеток вылетели птицы и понеслись под куполом.
Меня все еще трясло. Я постоянно оглядывался на Оливье, боясь увидеть, что он произносит волшебное слово, но он молчал, увлеченно наблюдая за гонками.
— Пытайся. — проговорил мне на ухо голем.
Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил эти страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Я чувствовал, как моя душа отделяется от тела и уносится в темную мрачную пустоту. Меня передернуло. Попытаться? Да я теперь, даже шею боюсь вытянуть, не то что взглянуть за парапет.
Молчавший архивариус с сочувствием посмотрел на меня. Я отвел глаза. Что он смотрит? Мне его жалость не нужна. Помог бы лучше, но нет, он выше всего этого. Чистоплюй! Мы хуже Оливье, а он лучше.
Я снова покосился на хранителя вкуса. Он больше не следил за гонками, а смотрел прямо на меня.
— Решимость растаяла. — утвердительно проговорил он. — У самого кишка тонка, так хочешь прикончить меня руками гомункула?
— Нет! — закричал я.
Оливье наотмашь ударил меня по лицу.
— Заткнись! Я тебя насквозь вижу! — заорал он в ответ.
— Что вы себе позволяете? — встрял Евлампий.
Хранитель вкуса скривился, с отвращением посмотрев на голема.
— Я вас предупреждал! Но вы двое… — он сплюнул за парапет.
Я все понял и сжался от страха. Он собирается меня убить.
— Вы не можете так поступить! — вмешался архивариус.
— Тебя вообще не спрашивали недочеловек! — завопил Оливье. — Ты кто? Кусок мяса? Нет. Даже не мяса! Ты магическая формула, возомнившая себя живым существом!
Мровкуб резко вскочил. Его бледное лицо стало абсолютно белым. Глаза расширились.
— Мои хозяева узнали про гомункула! Я должен вас покинуть! — закричал он.
— Прощай! — пробормотал я.
Он испугался. Честно говоря, я на его смелость и не рассчитывал.
— Вали, бумажный червяк! — крикнул Оливье.
Что-то дрогнуло в лице Мровкуба. Он перевел взгляд с меня на хранителя вкуса.
— Придется уничтожить это тело, иначе они вас выследят! — закричал архивариус, стараясь перекрыть шум толпы.
Он снова посмотрел на меня.
— Уничтожай! — нетерпеливо крикнул Оливье.
Я закусил губу, сдерживая дрожь.
— Ты должен сражаться. — попросил Евлампий.
Меня передернуло. Я никогда не слышал у голема такого несчастного голоса. Измученного, страдальческого. Мне казалось еще мгновение и из глаз каменного истукана брызнут настоящие человеческие слезы.
— Пожалуйста. — добавил он.
Я продолжал жевать губу. Я обязан решиться. Нельзя позволить Оливье лишить меня единственного, что еще осталось. Выбора.
Я кивнул. Когда архивариус исчезнет и хранитель вкуса произнесет заветное слово, я прыгну с парапета. Пусть эта тварь переселяется в мое мертвое тело. Посмотрим, как ему понравится.