В горле торчала трубка аппарата искусственной вентиляции. Фу, какая гадость! Я резко села и чуть не сблеванула. Убрать это! Я дышу сама! А потом оторвала от рук капельницы. Прямо сквозь головокружение. И оказалась напротив обширного белого полотна с пуговицами. Так. Халат. Это, по ходу, лечащий врач.

В горле саднило. Я осторожно попробовала откашляться. Мда. Надеюсь, это ненадолго.

— Господин доктор, — ой, голос-то какой хриплый, как у зомби, — Не переживайте, всё нормально. Ментальный шок прошёл.

Они ещё чего-то спорили и препирались, а я схватилась за Вовку:

— Где у них тут туалет?

Он поддержал меня под мышки:

— Вон дверь.

— Пошли.

Мы скрылись за дверцей, временно отрезав суету и клопочение.

— Чё это мы такие модные, в отдельной палате?

— Там ещё и охрана за дверью, — он присел передо мной на корточки, — Ты как, солнышко моё?

— Жрать хочу, слона бы съела. Но боюсь. По ходу эта пластмаска мне горло ободрала.

— Так ты дышать перестала!

И сидеть я уже устала, да, уже за первую же минуту. Ой, как мне себя жалко, узяс. Ну, ладно.

— Сколько дней?

— Шесть.

— Серьёзно, — меня вдруг повело в сторону. Хорошо, стенка рядом.

— Отнести тебя?

— Ага. Нет, погоди. Умыться, — вкус во рту ужасный, сухо, пластмасса и лекарство какое-то… — И всех выгнать, я хочу с тобой поговорить.

Я поплескала в лицо водой, прополоскала рот:

— Слушай, а что, сегодня воскресенье?

— Понедельник.

— А ты как?.. — я посмотрела на него в зеркало. А я-то! Ужас, лицо осунулось, синячищи под глазами!

— Специальным приказом. Я пятый день тут. Ты меня звала, пока говорить могла.

Ещё бы мне тебя не звать! Ты моя опора во всех мирах.

— Всё, тащи меня туда. Хочу лечь. Всех убрать, у меня от их метлесения картинки начинают в голове кружиться.

Вова занёс меня в палату, уложил в постель и очень вежливо сказал, что всем стоит уйти, прямо сейчас. И они ушли почему-то. Умеет он убедительным быть, если захочет.

34. СТАВИМ НА МЕСТО МОЗГИ И ВСЕ ПРОЧЕЕ

РЕМОНТ КРОВЕЛЬНЫХ КОНСТРУКЦИЙ

Вовка сел на край кровати и выжидательно на меня уставился.

Я думала, как начать.

— Милый, ты помнишь, как тебе другая жизнь приснилась?

Он задумчиво покивал. А что тут скажешь, опыт не из простых.

— Мне приснилось, наверное, штук двадцать всяких вероятностей. Или пятьдесят. Я чуть в них совсем не запуталась.

Муж выразился непечатно.

— Ага. Поэтому новости рассказывай. А то у меня тихо шифером шурша…

Да уж, крыша не просто ехала не спеша. Крыша собиралась улететь в тёплые края.

— Думаешь, мне тут дело было до новостей?

— Значит, надо кого-то поймать, кому было. Может, охранника спросить? Я думаю, он нам быстро найдёт нужного человека. И куда вы моё платье дели? Я ж терпеть не могу халаты. Тем более такие ушлёпошные.

— Платье твоё в шкафу. Не вставай, я достану.

Вовка посмотрел на мои трепыхания, помог переодеться и вышел за дверь. Вернулся со стаканом тёплого компотика (и где только достал?) и новостью, что «щас придёт».

Компот провалился и растворился во мне. В горле было до крайности неприятно. Да, наверное, пару дней от твёрдой пищи придётся воздержаться. Но сахар в кровь пошёл, жить стало веселее, и когда «щаспридёт» вошёл в палату, я хоть и хрипло, но уже бодро приветствовала его:

— О! Склифосовский! А говорил — хирург.

Парень из троллейбуса придвинул табуретку и сел напротив меня, улыбаясь:

— И, тем не менее, хирург тоже.

— Расскажите мне новости, господин хирург. Что там Кавказ? Уже наш? Или пиндосы всё ещё воду мутят?

Склифосовский, уже открывший рот для ответа, нахмурился:

— А при чём тут греки?

— Греки⁈

— Ну, пиндосы? Это же причерноморские греки?

— А что, американцев так ещё не называют? — блин, разговор слепого с глухим, — Ладно, замнём. Но пиндосы — это амеры, вы, если что, имейте в виду.

Н-да, а девяносто шестом к ним ещё такой пиетет, я и забыла…

Короче, новости.

Если совсем кратко, то одновременно произошло несколько событий, которых в прожитой мной первой реальности никак не было.

Исчез Зелимхан Яндарбиев, который после смерти Дудаева временно принял обязанности по руководству Чечнёй. Просто исчез, совсем. Зашёл домой, лёг спать — и как будто испарился. Ни следов, ни звуков. Версии бродили всякие, вплоть до сильно мистических.

Аслан Масхадов, который должен был в августе возглавлять группу чеченских переговорщиков (с нашей стороны в прошлом будущем делегацией рулил Черномырдин), осенью стать главой правительства, а затем, в январе 1997 — избранным президентом воинствующей Чечни, внезапно получил сценарий, в прежней версии событий предназначавшийся Ахмаду Кадырову — Только время для этого события сместилось на восемь лет и три недели вперёд — Масхадов был взорван на трибуне во время речи. И повод был не празднование годовщины победы а призыв к непримиримому джихаду. А в остальном — похоже, тоже с помощью радиоуправляемой бомбы. Говорили, что это арабские моджахеды отомстили чеченцам за смерть Хаттаба. Дескать, они считали, что местные ваххабиты его подставили, сдали федералам. Находящийся рядом Шамиль Басаев получил проникающее осколочное ранение, был доставлен в больницу, но скончался от кровопотери.

Офигеть.

ВВП был назначен полномочным представителем президента по делам Чечни. Внезапно, но в свете изменившихся событий — предсказуемо. На данный момент он находился в Грозном, вёл переговоры. С чеченской стороны делегацию возглавлял Ахмат-Хаджи Кадыров.

— Молитесь, чтобы Владимир Владимирович его убедил. Ахмат Кадыров — правильный чеченец. Он сможет собрать разобщённых и начнёт разворачивать ситуацию в мирную сторону.

Не говоря уже о сыне. Вот уж кто организует и объединит регион! Господи, неужели всё сложится лучше для всех? Для России? Для Чечни? Для всего Кавказа?

Картинка поблёкла и растворилась.

Прошлое будущее.

Мы лежали в постели и обнимались.

— Ну, ты меня напугала, честное слово.

— Да я сама-то… Думала, не выберусь уже из этих лабиринтов вероятностей. Такое, знаешь, ощущение, что ты видишь весь возможный пучок событий. Вокруг темнота, а эти ниточки такие… как светящиеся Васькины палочки. Только гибкие и как будто живые. И они пересекаются, разделяются, иногда скручиваются… Летишь вдоль них и словно смотришь несколько фильмов одновременно… — я крепко-крепко прижалась к его плечу, — Больше всего я боялась потеряться. Потерять тебя.

Муж