— А я тут со своими коровами гуляю. Как тебя зовут, старик?

— Батт, — крестьянин поверить не мог, что говорит с младенцем. Может, все это ему просто снится?

— Знаешь что, Батт? — сказал Гермес. — Будет лучше, если ты забудешь, что ты сейчас видел. Если кто спросит — меня здесь никогда не было. Выполнишь мою просьбу, и я гарантирую тебе крутое благословение, как только я займу свое место на Олимпе, идет?

— Э-э… Идет.

— Отлично. Кстати, а это у тебя на поясе не нож? Не одолжишь?

Батт отдал малышу нож для подрезки веток, и Гермес со своим стадом ушел.

Наконец Гермес нашел неплохую пещеру, где можно было спрятать украденных коров. Сорок восемь он загнал внутрь, собираясь позже либо сам их съесть, либо продать на черном рынке. Он еще не успел определиться. А оставшихся двух он освежевал с помощью ножа старика.

Опять-таки жуткая картинка — бог-младенец в подгузниках ножом разделывает коров, но Гермес не отличался брезгливостью. Разведя костер, он сжег лучшие куски в качестве подношения олимпийским богам (и себе в частности, как вы сами понимаете), после чего поджарил мясо на вертеле и вдоволь насытился вкуснейшей говядиной.

— Эх, хорошо! — Гермес аж рыгнул от удовольствия. — Черт, уже поздно! Или рано, как посмотреть. Пора домой.

Он ополоснулся в роднике неподалеку, уверенный, что его мама не обрадуется, увидев своего новорожденного сына всего в крови. После чего, исключительно для забавы, взял пару коровьих костей, сделал из них флейты и соединил вместе в виде латинской буквы «V», чтобы играть на них одновременно (одна флейта — это ведь так скучно). Закончив с этим, Гермес отправился домой, набитый живот навевал дремоту, и чтобы не дать себе заснуть, он наигрывал мелодии на своей новой двойной флейте. В гроте Майи он оказался как раз перед рассветом. Забравшись к себе в люльку, Гермес сунул флейту под простыни в компанию к лире. И заснул. Даже для бога-младенца ночка выдалась длинной.

Следующим утром Аполлон отправился в Пиерию пересчитать своих коров. Он обожал начинать новый день с осмотра своего превосходного стада.

Узнав, что пятьдесят его лучших коров пропали, он взбесился и начал носиться по округе: «Коровы, сюда! Ко мне!» Он обнаружил следы, ведущие из моря, по которым можно было подумать, что его стадо решило искупаться, а затем вернулось на сушу, вот только идея казалась бредовой. Еще он увидел в песке огромные, но совсем не глубокие отпечатки, будто там прошел очень худенький парень с шестидесятым размером обуви, но опять-таки это было невероятно.

Большую часть утра Аполлон провел в поисках, пока не наткнулся на старого крестьянина Батта, подрезающего виноградные лозы в своем саду. После «разговора с младенцем» Батт так и не смог уснуть.

— Старик! — позвал Аполлон. — Мимо тебя не проходили пятьдесят коров? Возможно, их вел за собой худющий гигант с шестидесятым размером ноги?

Батт моргнул. Он никогда не умел лгать. Аполлон тотчас понял, что крестьянин что-то скрывает.

— Давай уточним кое-что, — добавил он. — Я — бог. Для тебя же будет лучше, если ты скажешь мне правду.

Батт тяжело вздохнул.

— Это был младенец.

Аполлон недоуменно нахмурился.

— Еще раз, кто?

Батт рассказал ему, что видел ночью, и история эта показалась настолько невозможной, что Аполлон невольно в нее поверил. Ему было известно лишь об одном новорожденном боге. До него доходили слухи о титаниде Майе, родившей прошлой ночью в гроте горы Киллена. (Аполлон всегда старался быть в курсе слухов.) Правда, едва ли младенец мог быть ответственен за кражу стада, находящегося от него за три сотни миль, но Аполлон сам начал петь и танцевать, стоило ему покинуть чрево матери, так что это не казалось чем-то невероятным.

Он на всех парах полетел в грот и разбудил Майю.

— Твой ребенок украл моих коров! — возмущенно сказал он ей.

Майя протерла глаза и посмотрела на малыша Гермеса, закутанного в пеленки и сладко спящего в своей люльке… Вот только его живот выглядел подозрительно надутым, и что это у него на щеке, уж не капелька ли соуса к мясу?

— М-м, ты, должно быть, обознался, — сказала Майя. — Он всю ночь был здесь.

Аполлон фыркнул.

— Ничего я не обознался! Посмотри на соус у него на щеке! Мои коровы наверняка где-нибудь неподалеку!

Майя пожала плечами.

— Ищи, сколько хочешь.

Аполлон обшарил весь грот, заглянул в каждый горшок, под ткацкий станок и кровать. Удивительно, но ни в одном из этих мест не были спрятаны пятьдесят коров.

Тогда Аполлон подошел к люльке.

— Ну ладно, пацан. Признавайся. Где мое стадо?

Гермес открыл глаза и постарался придать себе вид самого очарования.

— Агу?

— Даже не напрягайся, — проворчал Аполлон. — У тебя изо рта пахнет говядиной.

Гермес выругался себе под нос. Ему определенно стоило пожевать мятных леденцов.

— Мой дорогой кузен Аполлон, — радостно произнес он, — доброе утро! Ты думаешь, я украл твое стадо? Разве ты не видишь, что я всего-навсего младенец?

Аполлон сжал кулаки.

— Где они, маленький негодник?

— Понятия не имею, — ответил Гермес. — Как такой малыш, как я, может спрятать пятьдесят коров?

— Ха! — торжествующе воскликнул Аполлон. — Я и словом не упомянул, что их было пятьдесят!

— Чтоб меня черепаха съела, — пробормотал Гермес.

— Ты арестован по обвинению в краже! — заявил Аполлон. — Я забираю тебя на Олимп на суд Зевса!

Подхватив люльку, Аполлон отправился с ней на Олимп. Когда он опустил люльку перед троном Зевса и рассказал, что его новорожденный сын украл часть его стада, остальные боги приглушенно захихикали, но Зевс приказал им замолчать.

— Этот малыш — мой сын, — сказал он. — Уверен, он способен на все, что угодно. Итак, Гермес, это ты украл коров Аполлона?

Гермес встал в своей люльке.

— Нет, отец.

Зевс скептически вскинул бровь и, словно от нечего делать, взял один из своих перунов и задумчиво потрогал кончик.

— Я дам тебе секунду на обдумывание своего ответа. Спрашиваю еще раз, это ты украл коров Аполлона?

— Да, отец. Но, если быть точным, я убил лишь двух. Остальные живы и здоровы. И когда я разделывал туши, я первым делом принес лучшие куски в жертву богам.

— А затем набил себе живот остальными! — проревел Аполлон.

— Ну, я ведь тоже бог! — возразил Гермес. — Но все вы получили по своей порции, не так ли? Я бы никогда не посмел забыть отдать дань уважения своим родственникам!

Боги пошептались и закивали. Может, этот ребенок и был вором, но он был почтительным вором.