Проявления недовольства усилились и в среде рабочего класса. Венгерские события побудили рабочих на предприятиях в разных районах СССР к выдвижению своих социальных требований. Учащаются острые выступления на партсобраниях, в ряде мест звучат призывы к забастовкам[515]. Активизируются национальные движения, прежде всего в Прибалтике. В Вильнюсе и Каунасе в субботу 2 ноября в католический праздник день поминовения усопших происходят массовые шествия, угрожавшие выходом ситуации из-под контроля властей[516]. Многочисленные случаи выражения солидарности с восстанием в Венгрии имели место среди почти 150-тысячного венгерского населения Закарпатской Украины[517].

Агентурные донесения КГБ зафиксировали произнесенные в узком кругу жестко критические высказывания ряда видных деятелей культуры и науки. Всемирно известный физик будущий Нобелевский лауреат академик Л. Д. Ландау, общаясь с коллегами и учениками, называл происходившее в Венгрии революцией («благородное дело», «отраднейшее событие», когда «народ-богатырь» сражается за свободу)[518]. Мальчишки, устремившиеся на баррикады, восставшие против своих поработителей, по мнению великого ученого, – настоящие потомки великих революционеров 1848 года, и «героизм венгерский заслуживает преклонения». Ландау, ни в коей мере не разделявший коммунистических убеждений, придерживавшийся либеральной системы ценностей, видел значение венгерских событий в том, что они нанесли огромной силы удар по чудовищному мифу, иезуитской идее. Он не жалеет эмоций, характеризуя советских лидеров («преступники, управляющие страной, решили забрызгать себя кровью»). При этом, что показательно, академик был последователен в осуждении империалистической политики, присущей не одному лишь Советскому Союзу. Он был резко критичен, например, в отношении Англии, Франции и Израиля за военную акцию против Египта, национализировавшего Суэцкий канал.

Параллели с венгерской революцией 1848 года проводил и известный биолог профессор А. А. Любищев (герой документальной повести Д. Гранина «Эта странная жизнь»). В записке, подготовленной не для печати, он отмечал, что Франц-Иосиф в 1849 году все-таки имел хоть какие-то основания претендовать на роль законного правителя Венгрии, «Кадар же, ни с какой точки зрения, законным правителем считаться не может»[519].

Венгерские события совпали по времени с выставкой Пабло Пикассо в Москве, первой после того, как с началом «оттепели» был немного приоткрыт «железный занавес». 3 ноября, вернувшись домой после ее посещения, профессор МГУ историк С. С. Дмитриев сделал в дневнике не слишком длинную, но предельно выразительную запись: «Главная тема всех разговоров – события в Венгрии. Судя по всему, не сегодня, так завтра начнется открытая военная интервенция СССР против Венгрии. Раздавят венгерский народ и зальют еще раз кровью землю Венгрии»[520]. Предчувствие, в общем, не обмануло московского историка, видного специалиста по отечественной истории XIX в., неоднократно упоминавшего в своих работах о военной акции фельдмаршала И. Ф. Паскевича по подавлению в 1849 году венгерской революции.

День решающей военной акции 4 ноября Дмитриев назвал «черным воскресеньем». В дневнике он не просто зафиксировал событие, но дал ему четкую оценку: «Стыдно быть русским. Стыдно потому, что хотя венгров подавляет не русский народ, а коммунистическая власть СССР, но русский народ молчит, ведет себя как народ рабов… Его совесть спит, его сознание обмануто, в нем нет протеста против этих черных дел… Не может быть свободна нация, которая подавляет другие народы…»[521].

Если венгерский радиослушатель зачастую мог черпать сведения от западных «голосов», то у подавляющего большинства советских граждан такой возможности не было – сказывалась дальность расстояния, позволявшая глушить передачи из-за рубежа. Живя в Москве, профессор Дмитриев был оторван от каких-либо источников информации помимо официальных. Брать же на веру стереотипы партийной пропаганды решительно отказывался. Восстание в Венгрии, по его мнению, имело национально-освободительный характер. Оно одержало победу – смело старое правительство и старую правящую партию, создало новые власти и иные партии. «Вооруженная интервенция СССР подавила это восстание. Но подавила только силой, грубой материальной силой, оружием и превосходством сил… Каковы же итоги? С помощью оружия и ценою крови внешнее единство социалистического лагеря во главе с СССР сохранено. От идеи сосуществования остались одни обломки. О морально-политическом единстве социалистического лагеря говорить не приходится»[522].