Ну, как бы там ни было. В общем, вернулся я из больницы в свою шикарную квартиру в башне Ротерхит, полностью отремонтированную, с новыми полами и новеньким, с иголочки, «дерма-душем». Спасибо всем, на хрен, большое! И, знаете, я совсем не представлял, чем же мне заняться или куда пойти. Наверное, я скучал по Федору. И по Клэр. Но теперь у меня появилась эта самая палочка-выручалочка — эти просто чудовищные таблетки. У них, на фиг, даже нет настоящего названия — просто «Б-19». Вот они и помогают мне чувствовать себя относительно нормально и, как говорится, не раскисать и не распадаться на части.

Видели бы вы эту огромную стопку записей чертовых «Грузовиков-монстров», которая накопилась, пока я их не смотрел, лечась после этого гребаного взрыва. Чтобы их все пересмотреть, у меня бы ушло, наверное, несколько лет! Да и в любом случае шоу тоже на месте не стояло. Теперь по телику идет шоу «Новые экстремальные ГМ», где с этих самых грузовиков сняли все лишнее, включая капоты, кабины и тому подобную ерунду. Теперь они больше похожи на какие-то чертовы клетки на колесах. А водителей пристегивают к сиденьям цепями и замками, чтобы они не вывалились, на фиг. Сами грузовики стали в два раза больше, и оснащены всякими огромными ножами и резаками. Они сталкиваются друг с другом, пытаясь разрезать противника на лапшу или выпихнуть его в огромные горящие лужи бензина. По сравнению с «Новыми экстремальными ГМ» старые «Грузовики-монстры» кажутся полным дерьмом. Мне даже непонятно, чего я их вообще так любил раньше, — новое шоу настолько круче старого. И это здорово, что новые шоу настолько круче старых, так ведь? Можете себе представить, что ничего бы не менялось и постоянно оставалось бы одинаковым? Как бы чертовски скучно было жить, глядя одно и то же дерьмо каждый день!

Гм… Ну, в общем, сижу я дома после больницы и размышляю, не стереть ли мне к черту все эти накопившиеся записи. А потом я подумал: «Хватит, на фиг, скучать! Пойду-ка я прогуляюсь!» И вот я надеваю приличную одежду, бреюсь и тому подобное — в общем навожу лоск и глянец — и выхожу на улицу.

Но дело в том, что, выйдя из дома, я не мог придумать, куда бы мне отправиться. Все заведения в районе башни Ротерхит — это в основном магазины, торгующие едой и одеждой. А на запад мне тащиться не хотелось. Тогда я решил сходить к этим новым «Звездным сучкам», что открылись в районе Пекхем.

И вот я сижу здесь в полном, на фиг, одиночестве. Этот новый нейшнкор грохочет как сумасшедший, а девчонки предлагают свои услуги, но мне как-то не хочется. Я просто расслабляюсь в баре, думая о том и о сем. Например, о Федоре. И пока думаю о нем, забываю его… Это будто ты смотришь на воду, которая впитывается в землю после дождя, или будто когда кончается какая-нибудь музыка и ты вдруг не можешь вспомнить ее мелодии, чтобы насвистеть или напеть про себя, хотя, пока она играла, тебе казалось, что это самая лучшая музыка, которую ты слышал в своей жизни.

И тут я слышу этот голос:

— Эй! Привет! Чтоб меня! Это же старина Дженсен! Дженсен Перехватчик!

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на того, кто это там кричит, мешая мне думать о своем. Я не узнаю этого мужика, но чувствую, что я его знаю. Если вы понимаете, о чем я… В баре темно, да и после этого нового «бориса» вижу я все не очень-то отчетливо. Не помогает, как говорится, и грохочущий нейшнкор. Да и препараты, оставшиеся в моей крови еще с больницы, не позволяют моему мозгу как следует сосредоточиться.

— Извини, приятель, — отвечаю я. — Я тебя не знаю.

— Ну конечно, — говорит этот мужик. — Это совсем, на фиг, неудивительно. Ты ведь через такое прошел! Ты ведь теперь чертова звезда! Я видел тебя в телешоу и читал о тебе в журналах. И я всем, кто меня слушает… А таких, черт возьми, очень мало, потому что все они козлы… Так вот, я всем говорю: «Я знаю этого мужика! Мы были друзьями! Вы бы видели, как он слетел с катушек, налопавшись «чистого тумана» в нужнике! И расшиб свою чертову башку прямо о зеркало!» Вот были деньки, да? Помнишь, старик? — И он так крепко обнимает меня, будто он мой брат и мы сто лет не виделись.

Что-то начинает шебуршиться в моей голове, но я все равно никак не могу припомнить этого крикливого мужика. Он видит, что в моих глазах по-прежнему пусто.

— Курсы обучения основным навыкам? Гибсон? Вспомнил?

Гребаный Гибсон! Это же гребаный Гибсон! Тот самый придурок с курсов основных навыков (защиты), на которые я ходил до того, как все это завертелось. Гребаный Гибсон, который валял дурака, как последний придурок, и не относился к этим курсам серьезно. Гребаный Гибсон, который напичкал меня своим сумасшедшим порошком, этим «чистым туманом», а потом той жидкостью из ампулы, которая усилила «приход», и у меня буквально сорвало башню. Тот самый шутник Гибсон! Наконец-то я его вспомнил, и теперь вот он сидит передо мной, в натуральную, так сказать, величину, прижимая меня к своей груди и хлопая по спине так, что мое лицо чуть ли не размазывается по его пиджаку.

— Чертов Дженсен Перехватчик! — приговаривает он. — Надо же — снова встретиться! А ты ведь теперь чертова знаменитость!

— Ага, просто охренеть! — соглашаюсь я с Гибсоном.

— Поразительно, через что тебе пришлось пройти, — говорит Гибсон. — Ну и как это, подорваться на бомбе?

Я пожимаю плечами. Этот вопрос задавали мне уже тысячу раз с тех пор, как я вышел из больницы и вдруг обнаружил, что стал чем-то вроде чертовой мини-знаменитости.

— Больно, — отвечаю я Гибсону.

Он начинает хохотать так, что у него из его носа лезут сопли, как будто я отмочил самую смешную шутку в его жизни.

— Ну, ты, черт, смешной! — говорит он. — Ну что, давай оттянемся, что ли, по-настоящему? Что скажешь?

И мы оттягиваемся. И постепенно мы с ним довольно прилично набираемся, хотя продолжаем сидеть тут же у стойки бара. Гибсон слушает, как я рассказываю ему о том, как работает наше гребаное общество, о том, как «Единство и Успех» направляет в нужное русло конфликт в душе каждого из нас. Я рассказываю ему о том, что «дерма-души» специально делаются так, чтобы через какое-то время они ломались.

— Твою! — кричит он, услышав это. — А у меня модель 04.

— Не, это фигня, — говорю я ему. — Барахло полное. Тебе нужно взять модель пятьдесят четыре. «Ноль четвертые» сделаны так, что будут ломаться каждые три месяца; четвертной вентиль в них из дерьмового пластика, который не выдерживает нагрузки.

Модель 54 тоже, между прочим, дерьмо, но я не собираюсь говорить ему об этом. Всему свое время. Ему еще нужно пройти, так сказать, курс ученика, как в свое время прошел его я. Ему придется учиться постепенно.

Я решаю идти домой. Гибсон дает мне свою визитку.

— Если захочешь еще отдохнуть, позвони, ага? — говорит он.

На карточке написано: «Гибсон Стратолайнер, отдел общественных исследований».

— Крутая у тебя фамилия, друг, — говорю я, потому что я и не знал, что его зовут Гибсон Стратолайнер.

— Угу, — отвечает он. — Спасибо. Но не такая крутая, как у тебя, да? Да и ты сам офигенно крутой.