то в куске весом килограммов двадцать цепная реакция разовьется так быстро, что тепловая энергия эквивалентная взрыву двадцати тысяч тонн тротила выделится за долю микросекунды. И такой взрыв — снова повторю, всего двадцати килограммов урана — целиком уничтожит очень немаленький город. А если из отработавшего в реакторе топлива извлечь тот самый плутоний, о котором я вам говорила, то для бомбы его хватит кусочка килограммов в семь или даже в пять. Мне бомба не нужна, а вот кому-то другому, кто ненавидит Советский Союз…

— Достаточно, я понял. Но если у вас все эти технологии отработаны, то зачем вам я, зачем вы перетащили сюда лучших специалистов из института радия?

— Технологии не отработаны, я вообще-то лишь химик и то, что вам рассказала, узнала… скажем, попутно, занимаясь совершенно другими исследованиями. Узнала — и на узнанное наплевала, мне это неинтересно, но тот же Лаврентий Павлович считает, что это интересно стране. И что в стране есть люди — как раз вы, кстати — которые могут из этого случайного знания извлечь пользу. И начинать нужно как раз с энергетического реактора.

— А почему не с бомбы?

— По трем причинам. Первая — мы сейчас можем обогатить уран до пяти, даже до двадцати пяти процентов, но каждый процент обогащения стоит вдвое дороже предыдущего, и оружейный уран получится чрезвычайно дорогим. Второе — плутоний можно просто химически выделить, и он будет много дешевле оружейного урана, на порядки дешевле — но его в природе не существует, его только в реакторе можно получить. А третья причина заключается в том, что мы еще очень многого про атомы не знаем, и именно реакторы нам помогут это узнать. Вы поможете узнать… вы узнаете…

— А вы?

— А мне это неинтересно. Не потому неинтересно, что неинтересно, а потому что я занимаюсь совсем другими исследованиями, и они — по мнению Лаврентия Павловича и Иосифа Виссарионовича — сейчас куда как более важные. Может быть позже… но я думаю, что каждый должен делать то, что он умеет делать хорошо. А я умею делать полимеры и удобрения…

После завершения первомайского воздушного парада, за которым Вера следила с крыши соседнего с ее домом здания, она спустилась на пару этажей и зашла к старой подруге. Саша была дома одна — если не считать мирно спящего в кроватке двухлетнего сына, а ее муж ушел на демонстрацию вместе со всеми сотрудниками его института и вернуться обещал лишь «после пяти». А Саша с ним не пошла лишь потому, что она уже и по квартире с трудом передвигалась…

— Привет, подруга, — обрадовалась приходу Веры Саша, — давненько тебя не видела. А чего ты одна пришла, Дору Васильевну не взяла с собой? Кстати, я ее что-то давненько не видела…

— И еще дольше не увидишь. Ее товарищ Тихонов соблазнил должностью декана математического факультете в новом университете в Новосибирске. Она, конечно, обещала периодически приезжать, ей даже эту квартиру оставили — но, боюсь, она там надолго теперь застрянет. Математик-то она прекрасный, а сейчас у нее появился шанс свою школу создать…

— Но ты же из своего таежного поселка выбралась!

— Не выбралась, а уехала. Там всю работу сделала, а сейчас… ты же с таким животом еще с год работать не сможешь, а стране нужны металлы… всякие. Вот Лаврентий Павлович и попросил меня пока этим заняться.

— То есть ты из-за меня…

— Из-за себя. Открою тебе страшную тайну: женщине на пороховом заводе делать нечего. То есть есть чего, однако мужчинам эти игрушки больше нравятся — вот пусть они этим и занимаются. А я займусь чем попроще…

Саша, разложив на кухонном столе привезенных Верой в подарок копченых омулей, поинтересовалась:

— Вот как ты только этих рыбин свежими из своего леса довезти смогла?

— На самолете. А перед этим опустила их в жидкий азот, так они у меня еще два дня просто оттаивали. Конечно, без заморозки они гораздо вкуснее, но иначе их просто не довезти…

— И так очень вкусно. А я способ выделения скандия из этой руды украинской уже отработала, только документы оформить не успела. Но ты не переживай, я их сейчас уже дописываю, к лету точно всё будет готово!

— Я и не переживу: там ведь кроме скандия столько интересного! Если работать всего по двадцать четыре часа в сутки, то можно буквально за год со всем справиться!

— А кто мне рассказывал про пионеров? Вся моя кафедра к твоим услугам. И, думаю, остальные кафедры химфака тоже.

— Да знаю я! Просто скучно мне этим заниматься, наверное, в Лесогорске устала сильно. Там же у нас почти год ничего путного не получалось, вот и перенервничала.

— Но ведь получилось! Так что радоваться надо, а не переживать.

— Я и радуюсь. Радуюсь тому, что ребята без меня со всем справились. То есть я им проблемы создала, а они с проблемами этими очень даже хорошо справились.

— Что-то ты не очень радостью лучишься, и морда лица у тебя унылая, и голос уставший… Я так думаю, что это все от того, что ты только о работе и думаешь. Вот выйдешь замуж… кстати, ты там в лесу никого не присмотрела? Ой… что-то ты совсем погрустнела… что, он тебя отверг?

— Нет. Знаешь, единственный мужчина, которого я любила… у него жена молодая, сын недавно родился… я за него счастлива, но…

— Ерунда! То есть ты за него радуешься — и это правильно. Но на свете не один же мужчина, еще кого-нибудь встретишь. Ты помнишь Голицына?

— Это князя нашего? Как же, забудешь его: мне из-за него так повоевать тогда пришлось! Как же: в советский университет затесался представитель угнетателей! Но он ведь уже выпуститься должен был?

— Как ты там говоришь: кому должен, всем прощаем. Каблуков его в аспирантуре оставил. У него тема диплома интересная была, о комплексной переработке горючих сланцев. По его проекту уже в Сланцах установку выстроили, которая газом теперь весь Ленинград снабжает. Ну не весь, конечно, а весь жилой сектор, а в качестве отходов завод дает и резину какую-то, и смолы разные, и бензин. А из золы он чего только не добывает! То есть собирается добывать: там есть и рений, и уран, и ванадий, и молибден. Довольно много цинка и свинца, даже золото и платина с палладием имеется. Вот только по-отдельности