Был ли Сталин антисемитом всю жизнь или стал таковым в последние годы жизни — вопрос спорный. Хрущев утверждал, что он был антисемитом всегда, но другие члены команды отрицали это. Очевидно, что до самого конца официально он старался следовать линии большевистской партии, которая всегда решительно осуждала антисемитизм. В его публичных заявлениях никогда не было никакого намека на антисемитизм, и, как сказал Хрущев, «боже упаси, если кто-то сослался бы на такие его высказывания, от которых несло антисемитизмом»[722]. Этот запрет оставался в силе даже в последние годы жизни Сталина. Когда на деле поддерживался государственный антисемитизм, пресса продолжала не только избегать явно антисемитских высказываний, даже в освещении дела врачей, но и время от времени сообщала о наказании конкретных должностных лиц, виновных в этом[723]. Специально для филосемитской русской интеллигенции в начале 1950-х годов Сталин разыграл небольшой спектакль перед лидерами интеллигенции, когда выразил возмущение сообщениями об антисемитизме и приказал прекратить подобное[724]. Тогда они поверили ему (до тех пор, пока дело врачей не открыло им глаза) и стали усердно распространять слухи, что нынешний антисемитизм не имеет к Сталину никакого отношения[725].

Членов команды, которые усвоили тот же набор большевистских ценностей о недопустимости национализма — возможно, лучше, чем Сталин, — в различной степени тревожил безудержный антисемитизм сталинских последних месяцев. Когда команде показали записи допросов с признаниями врачей, Сталин сказал им: «Слепцы вы, котята, передушат вас империалисты без меня»[726]. Но команда не была уверена, что Сталин сам это знал. Молотов и Каганович позже подчеркивали, что они не знали подробностей о ходе дела врачей и не имели к этому никакого отношения[727] (слегка подозрительное утверждение со стороны Кагановича, поскольку он в это время написал длинную антисемитскую статью)[728]. Другие члены команды или их сыновья сделали все возможное, чтобы отмежеваться от этого (в случае Маленкова это было сделать довольно трудно, потому что он явно участвовал, хотя бы в качестве исполнителя) и продемонстрировать свое неодобрение. И то, что сразу же после смерти Сталина вся команда тотчас отказалась от антисемитизма, свидетельствует о том, что их неодобрение антисемитской кампании было во многом искренним. По словам Булганина, команда еще при жизни Сталина пришла к выводу, что дело врачей сфальсифицировано, Хрущев утверждал то же самое[729]. Их заставил задуматься не только антисемитский аспект. Как отметил Хрущев, некоторых из этих врачей члены команды знали лично, потому что сами являлись их пациентами. Для семей Берии и Андреева, а также, без сомнения, для других членов команды доктор Виноградов, доктор Вовси и некоторые другие обвиняемые были друзьями семьи[730].

Дело врачей взбудоражило общественное мнение 13 января 1953 года, когда в «Правде» было опубликовано сообщение об арестах, сопровождаемое передовицей под названием «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Оба эти текста редактировал сам Сталин[731]. Тот факт, что большинство врачей были евреями, прямо не указывался, но это было очевидно советским читателям по их именам и отчествам; кроме того, там говорилось, что большинство участников группы (еврейские имена участников этой группы были названы) «связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией, Джойнт“» и что один из них, доктор Мирон Вовси, признал связи с «известным еврейским буржуазным националистом Михоэлсом». За этим последовала крупная организованная кампания осуждения «врачей-убийц», включавшая письмо с их осуждением, подписанное ведущими деятелями культуры и государственными деятелями-евреями. Кагановича попросили подписать это письмо, и он категорически отказался — не потому, что был против его содержания, а потому, что счел оскорблением принижение члена Политбюро до категории «общественный деятель — еврей». (По словам сына Берии, Каганович никогда не хотел быть публично связанным с еврейскими делами, из-за чего он еще в начале 1940-х годов отказался работать в Еврейском антифашистском комитете, хотя Берия его об этом просил.)[732]

Эта публикация вызвала в мире волну возмущения, левые были в замешательстве, ведь многие из них поддерживали евреев. Реакция внутри страны была неоднозначной: от ужаса среди интеллигенции до энтузиазма среди широких слоев населения. Среди партийных функционеров было некоторое беспокойство, неуверенность в том, насколько открытый антисемитизм должен стать новым элементом политики, а также приемлемо ли теперь относиться к евреям уничижительно, как к «жидам». Народная реакция была направлена не только против евреев, но и против врачей, независимо от национальности[733]. Некоторые лояльные граждане начали беспокоиться о здоровье Сталина и о том, не находится ли он в опасности из-за действий своих врачей[734]. Другие стали вспоминать, что жена Молотова была еврейкой, и интересовались, не участвовала ли она в заговоре[735]. По Москве прокатились слухи о предстоящей депортации евреев по аналогии с депортацией «предателей» в 1940-х годах с Северного Кавказа в Центральную Азию и Сибирь, хотя никто так и не смог доказать, что такой официальный план существовал[736]. Местные партийные комитеты сообщали, что эта политика получила широкую поддержку населения по всей стране, главным образом на том основании, что евреи якобы были привилегированными представителями элиты, незнакомыми с физическим трудом, что они уклонялись от военной службы и поэтому их следовало изгнать из городов и заставить отдать свои хорошие рабочие места, просторные квартиры и дачи «честным труженикам».