Позицию против реки Вид в день 28 ноября занимал от 3-й гренадерской дивизии 9-й Сибирский гренадерский полк. Остальные полки дивизии находились на отдыхе в тыловых позициях. На рассвете армия Осман-паши перешла реку Вид и, построившись в глубокие колонны, в восемь с половиной часов начала массированную атаку позиций сибиряков-гренадер.

Один полк, естественно, отразить атаку сорока тысяч турок не мог. Отбиваясь штыками, Сибирский гренадерский полк отступил на вторую позицию, где его поддержал 10-й Малороссийский гренадерский полк. Русским, которые бились со злым упорством, пришлось уступить неприятелю и вторую траншею. Но на этом дальнейшее продвижение вражеской армии застопорилось.

На турок обрушился шквал артиллерийского огня. Первыми повели его 4-я батарея 31-й артиллерийской бригады и румынская дальнобойная батарея. Затем к месту боя подоспели из общего резерва пехотных 17-го Архангелогородского и 18-го Вологодского полков. Вскоре стали спешно подходить один за другим полки Гренадерского корпуса, находившиеся в ближнем тылу. Турки стали отходить из захваченных было окопов под сильным огнём противника.

Офицер лейб-гвардии Волынского полка Луганин в своих мемуарах об утренних часах 18 ноября 1877 года писал так:

«Вдруг в долине Вида, у генерала Ганецкого (командира Гренадерского корпуса. — А. Ш.) взвилась ракета. Это было в половине девятого. За ней следом другая, третья. Сомнения нет: Осман-паша идёт. Всё внимание устремилось вниз, в долину Вида...

Вдруг точно плотина прорвалась там, за горой, — целый чёрный поток разом хлынул оттуда. Нет, не поток — бурная река вырвалась из своих берегов и бешено мчится вперёд, грозя разрушить всё на своём пути. Рёв орудий, шум и крики доносятся к нам оттуда в общем хоре. Вдруг вся масса остановилась. Передним, видно, жутко пришлось. Заколебались. Стоят. А сзади всё новые и новые массы. Все столпились на одном месте...

Сравнение массы турецких войск, столпившихся теперь там, в долине, с такою тучей саранчи невольно пришло мне в голову. Буквально вся долина была покрыта такой же плотной массой, какою саранча садилась на поле. Наша артиллерия неустанно громила эту массу, снаряды так и рвались над её головой. Но передним уже некуда было отступать. Ещё более плотная масса напирала сзади.

Несколько времени они стояли как ошалелые под нашими гранатами. Но наконец напор сзади превозмог — и всё, что только было на поле, неудержимо ринулось вперёд. Наша артиллерия замолкла. Турки смешались с нашими. Оттуда доносились до нас одни только ружейные залпы, превратившиеся скоро в один неумолкаемый гул...

Наконец и залпы прекратились...

Всё скрылось под непроницаемым покровом дыма...

Воцарилось грозное молчание...

С замиранием сердца напряжённо всматривались мы в этот густой дым, стараясь проникнуть в него и узнать, что происходит там в эту минуту...

Но вот опять послышался треск ружейных выстрелов, усиливающийся всё более и более. Вслед за этим нашим глазам представилась та же масса турок, но уже двигающаяся обратно. Сначала отдельные группы, а потом всё, что было в поле, ринулось опять к Плевне.

— Слава Богу! — с облегчённым сердцем вздохнул каждый.

— Отбита!..

И на всех лицах просияла радость...»

Когда атаковавшие турки оказались окружёнными с трёх сторон, то обратились в повальное бегство. В том кровавом бою они потеряли убитыми и ранеными около 6000 человек. Защитники гренадерских ложементов — около 1700 человек.

Раненный в ногу Осман-паша теперь лишился последней надежды вырваться из осаждённой Плевны. Лобового удара силой всей его армии хватило только на то, чтобы захватить на несколько часов две линии русских окопов прямо перед мостом через реку Вид. И не более того. После этого султанская армия бежала обратно в Плевну.

«...Вскоре, около 1 часу пополудни, отмечены были на турецких фортах белые флаги». Действительно, Осман-паша в 13 часов дня послал к командованию противника своего адъютанта Нешед-бея с объявлением о полной капитуляции.

В плен сдалось всё, что осталось от армии Осман-паши: 10 генералов (пашей), 2128 офицеров (в том числе 120 старших),41 200 солдат и сам султанский полководец. Трофеями стали 77 вражеских орудий, боеприпасы (особенно много оказалось ружейных патронов), несколько знамён, личное оружие более сорока тысяч человек.

Часть крепостных орудий и многие знамёна оказались зарытыми в землю плевенских редутов и «впоследствии с трудом были нами отысканы».

В тот день граф Владимир Сологуб, писатель и придворный историограф, ведший походный дневник императора Александра II, оставил такую запись:

«Тут у высот Блазеваца стояла коляска, в которой сидел раненый военнопленный турецкий главнокомандующий Осман-паша. Турки кидали на землю груду оружия. За ними гренадеры, в шеренги построенные, смотрели молча. Плевна была взята...»

Сдача в плен самого Осман-паши так записана в истории «Войны 1877 и 1878 годов в Европейской Турции» под редакцией генерал-майора Зыкова:

«...У моста через реку Вид, по восточную её сторону, у самого шоссе, почти прислонившись к возвышенности, окаймляющей это шоссе слева, находился небольшой грязненький домик. В этом-то домике, на деревянной скамейке у окна, сидел теперь главнокомандующий турецкой армии в Плевне, Осман-паша.

Раненый, с перевязанной ногою, он мог теперь с твёрдостью смотреть в глаза своим победителям. Подле него на подушке лежала драгоценная шпага, подаренная ему султаном после 30-го августа в знак «непобедимости».

— Судьба обернулась против меня! — встретил Ганецкого Осман-паша.

Ганецкий выразил своё удивление отваге и стойкости паши.

У Османа засверкали глаза.

— Я хочу передать свою саблю только тому, с кем сегодня дрался.

Генерал Ганецкий принял саблю паши.

Спустя несколько минут Осман-паша в сопровождении конвоя уже ехал в карете в Плевну. На пути ему встретилась коляска Его Высочества Великого Князя главнокомандующего, ехавшего уже из Плевны для осмотра поля сражения.

Коляски остановились. Оба военачальника несколько минут смотрели молча друг на друга. Затем Его Высочество главнокомандующий протянул свою руку, пожал руку Османа и от сердца сказал ему:

— Поздравляю вас с вашею защитою Плевны. Это одно из самых блестящих военных дел.

Осман-паша грустно улыбнулся, поднялся с трудом на ноги, несмотря на рану, произнёс благодарность и снова сел.

Прибывший также сюда князь Карл Румынский подъехал к Осман-паше и слово в слово повторил то же, что сказал Великий Князь, пожав ему руку. Осман-паша снова встал и поклонился, на этот раз оставаясь сурово молчаливым...»