– Вы знаете, что такое быть нежеланной и страдать. – Женщина сделала паузу, потом добавила: – Как Ханс.

Иви напряглась, словно услышала щелчок кнута. Она стиснула кулаки и задрожала, но постаралась этого не показать.

– Ему было очень больно, – сказала учительница Лю голосом, полным сострадания. – С его нежной душой он не мог этого больше выносить. Выносить вашу мать.

Губы у Иви задрожали.

«Держись! – приказала она себе. – Соберись немедленно! Ты не можешь сдаться».

– Да, ему было больно, и что? – спросила Иви спокойно. – Все это не ваше чертово дело.

У учительницы Лю отпала челюсть. Иви оказалась куда крепче, чем она предполагала. Ей надо было вернуться к своему мольберту. Главное – не паниковать.

– Ваш сын тоже умер, – сказала Иви.

– Я понимаю, почему Айзек сделал то, что сделал. – Учительница Лю уже пришла в себя и снова заулыбалась. – Это было письмо любви ко мне.

Иви громко расхохоталась. Она не смеялась так уже три года. Учительница Лю понятия не имела, что ее рассмешило, но постаралась сохранить лицо.

– О нет! Нет, нет, нет! – От смеха Иви замахала в воздухе руками. – Я говорю не про Айзека. А про другого сына. Хотя понятно, почему вы ошиблись… Он ведь тоже спрыгнул с крыши.

Улыбка исчезла с лица Гайи, словно она получила смертельный удар.

– Забавно, да, как ваши сыновья устроили гонку: кто первым избавится от вас? И даже избрали одинаковый способ уйти. – Иви указала на дневники. – Надо бы вам их прочитать. Написано очень хорошо. Убедительно. Я чуть было не поверила вам сейчас, так стройно вы рассуждали. Жаль, что вы ничем не отличаетесь от остальных – такая же бессердечная мать, как те, кого вы, по вашим словам, хотели наказать…

Учительница Лю отшатнулась в ужасе. Ее грудь судорожно ходила вверх-вниз. Иви не собиралась позволить ей легко отделаться.

– Вы думали, что это все – дневник Айзека? Думали, что ничего не упустили, да? А вот и нет. Я сказала, что это дневник вашего сына, но не сказала какого. Собственно, они же были близнецами. И всё делали вместе… Хотите, я почитаю вам вслух? Как его звали, Айвэн?

Теперь, когда карты были открыты, наступила очередь Лю. Услышав имя второго сына, она побелела как полотно. Иви знала, что это имя имеет над ней непререкаемую власть. Она сделала шаг вперед, подобрала дневник Айвэна и пролистала его. Нашла нужную страницу и прочитала вслух:

– «Мои чувства кажутся мелкими, незначительными. Я утратил вкус к жизни, потерял даже аппетит. Вкус еды теперь какой-то странный, горьковатый, как у лекарственных трав…»

– Прекратите! – Инвалидное кресло содрогнулось.

– «Она безвкусная. Но я все равно делаю вид, что мне нравится, ради нее. Мама любит смотреть, как я ем».

– Хватит!

– «Вечером, когда Айзека не было дома, мама приготовила тушеную курицу и свинину в соусе, но я не смог ее есть. Текстура мяса была отвратительной. Я подавлял тошноту, но продолжал есть, кусок за куском. Притворялся, что доволен».

– Не надо! – закричала учительница Лю.

Иви пролистала остаток дневника и посмотрела на нее. Потом сказала с потаенной угрозой:

– Думаете, я дам вам уйти?

– Еще как дадите. – Женщина тяжело дышала, ее губы тряслись. Она попыталась улыбнуться. – Ханс не хотел бы, чтобы вы свершили нечто, о чем будете сожалеть.

– Да. Не хотел бы, – прошептала Иви таинственно. – Он был таким хорошим мальчиком…

Лицо учительницы Лю смягчилось, будто от облегчения.

– Он действительно был хорошим, очень добрым, и не хотел, чтобы вы сделали что-то плохое или чтобы что-то плохое случилось с вами.

– Вы до сих пор не понимаете. – Иви вскинула голову и посмотрела на учительницу, как голодный гепард на отбившуюся от стада овцу. – Вы думаете, что при любом упоминании о Хансе я стану слабой, податливой и вы сможете мной манипулировать, так ведь?

Кровь снова отлила у собеседницы от лица.

– Ваша стратегия верна. Мне кажется, что я тону. Стоит мне услышать его имя, и становится трудно дышать. Поэтому я благодарна вашему сыну за то, что он просветил меня в тот день на крыше, и им обоим за то, что они вели дневники. Это помогло мне подготовиться.

– Нет-нет, всё не так. – Гайя возбужденно наклонилась вперед. – Наш мир превратился в сплошной хаос. Вы не знаете, как он жесток. В нем царит беззаконие. Люди гонятся за иллюзией успеха, но этот успех – лишь посредственность, грязь, лицемерие, стяжательство, лень, эгоизм и жестокость. Как вы живете? Работаете, едите, смотрите телевизор, сидите в мобильном, ходите за покупками – какой в этом смысл? Действительно ли им было бы лучше вырасти и жить точно так же, не говоря уже о том, что родители унижали их и обращались с ними как с мусором? Эти дети не были созданы для общества, в котором мы живем. Что им оставалось делать? Все мы умрем, и тому, кто так страдает, лучше вообще не жить. – В ее голосе появилась торжественность, словно она произносила проповедь. – Жизнь без любви не имеет смысла, и иногда смерть – единственный выбор, который остается человеку.

Иви даже не поморщилась. Она в упор глядела на женщину, сжимавшую подлокотники инвалидного кресла.

– Вы загоняли их в ловушку. Это не был их выбор. Они поступали так из фатализма, который вы им внушали.

– Вы так и не поняли. – Она улыбнулась, разочарованная. – Я просто давала им понять, что страдать не обязательно. Что этому можно положить конец. Ханс это осознал, вот и всё.

Иви мгновение помолчала, потом тихонько рассмеялась.

– Вы опять?

При виде ее улыбки по спине у учительницы Лю побежали мурашки.

– Я не такая, как Ханс. Во мне нет любви к этому миру. – Иви наклонилась и прошептала ей на ухо: – Вы забрали того единственного, кто был мне небезразличен.

Женщина застыла, ее лицо скривилось. Это был страх – неприкрытый страх.

– Вот так, – сказала Иви мягко. – Именно это мне и хотелось увидеть.

Угол тетради скользнул по искаженному лицу учительницы Лю, от виска к скуле, от скулы к подбородку. Иви знала, что Ховард попытался бы ее остановить. Он возмутился бы и сказал: «Если ты ее убьешь, то станешь, как и она, монстром. Она этого и добивается. Не позволяй ей взять над собой верх».

Иви знала, что Ханс дернул бы ее за рукав: «Сестра, не надо, всё в порядке. Оно того не стоит. Я знаю, как сильно ты меня любишь. Давай пойдем отсюда. Живи своей жизнью, не беспокойся о мелочах. Я разозлюсь, если будешь».

Да, он разозлился бы, чертовски