Кредиторы только этого и ждали. Некий Гинтерштейн, самый настойчивый из кредиторов, даже пригрозил Федору Михайловичу долговой тюрьмой.

«– Вот вы талантливый русский литератор, – говорил он, – а я только маленький немецкий купец, и я хочу вам показать, что могу известного русского литератора упрятать в долговую тюрьму. Будьте уверены, что я это сделаю».

Тут Анна Григорьевна встала на защиту мужа. Она заявила этому ужасному Гинтерштейну, что Федор Михайлович согласен на заключение в долговой тюрьме: он останется там до истечения срока долга и будет спокойно писать в камере. «… сверх того, – добавила она, – вы принуждены будете платить „кормовые“». Немец струсил и согласился пойти на уступки.

С этого дня Анна Григорьевна взяла на себя переговоры и расчеты с кредиторами Достоевского.

«Какие удивительные типы перебывали у меня за это время! – вспоминает она. – То были главным образом перекупщики векселей – чиновничьи вдовы, хозяйки меблированных комнат, отставные офицеры, ходатаи низшего разряда. Все они купили векселя за гроши, а получить желали полностью. Грозили мне и описью и долговым, но я уже знала, как с ними говорить. Доводы мои были те же самые, как и при переговорах с Гинтерштейном».

В молодой женщине открывается талант первоклассного коммерсанта. Ее муж болен, он мечтателен и доверчив, и Анна Григорьевна вступает в ежедневную борьбу за его интересы с рвением современного импресарио. Она сама справляется с повседневными заботами. Проверяет счета. Регулирует расходы. Муж ничего не предпринимает без ее совета и участия. В 1873 году она задумывает выпустить отдельными томами романы «Идиот» и «Бесы». Покупает бумагу. Ведет переговоры с типографом. Правит корректуру. Принимает посыльных от книготорговцев и дает им отпор, если они требуют уступки более 20 %.

«– Цена за десять экземпляров – тридцать пять рублей, уступка двадцать процентов, с вас следует двадцать восемь рублей.

– Что так мало? А нельзя ли тридцать процентов? – сказал посыльный.

– Нельзя.

– Ну, хоть двадцать пять процентов?

– Право, нельзя, – сказала я, в душе сильно беспокоясь: а что, если он уйдет и я упущу первого покупателя?

– Если нельзя, так получите. – И он подал мне деньги.

Я была так довольна, что дала даже ему тридцать копеек на извозчика».

Дела идут превосходно. К концу года Анна Григорьевна продала три тысячи экземпляров. Остальные пятьсот разошлись в ближайший год.

Тем временем в конце 1874 года князь Мещерский, владелец еженедельника «Гражданин», предложил Достоевскому место главного редактора с жалованьем 3000 рублей в год. Провал «Бесов» разжег в Достоевском желание вступить в смертельную схватку с либеральными идеями. Он уже с некоторого времени и сам подумывал об издании журнала под названием «Дневник писателя», в котором мог бы немедленно отзываться на животрепещущие темы дня. Предложение князя Мещерского позволяло ему осуществить свою мечту, правда, в другой форме. Вместо собственного журнала в его распоряжении будет крупный раздел хроники «Дневник писателя» в еженедельнике, пользующемся солидной репутацией. Он согласился. Главное управление по делам печати утвердило назначение Федора Михайловича на посту редактора-издателя «Гражданина», но с оговоркой, что «не принимает на себя ответственности за будущую деятельность этого лица в звании редактора».

Редколлегия «Гражданина» состояла из писателей крайне правого направления. В нее входили А.И. Майков, Т.И. Филиппов, Н.Н. Страхов и Е.А. Белов. Дух журнала – четко консервативный и антиевропейский, и под руководством Достоевского этот дух должен был еще более укрепиться.

В первое время Федор Михайлович верил, что руководство «Гражданином» не отвлечет его от работы над собственными книгами. Но очень скоро ему пришлось ради журналистики полностью пожертвовать творчеством романиста. Новые обязанности поглощали все его время. Он вел переговоры с авторами, читал и правил рукописи (главным образом, статьи самого князя Мещерского), держал корректуру, отвечал на письма, следил за политическими событиями и, сверх того, вел свою рубрику «Дневник писателя».

В отношениях с владельцем газеты князем Мещерским Достоевский выказал себя тонким дипломатом, что удивительно для человека с таким раздражительным характером. Князь Мещерский имел претензию считать себя писателем, и Достоевскому приходилось чуть ли не полностью переписывать статьи, которые присылал ему патрон.

Он извинялся за это с изворотливостью опытного придворного:

«Любезнейших князь, Ваш ответ „С-П ведомостям“ очень мило и дельно написан, но резок, заносчив (хочет ссоры) и – может быть, тон не тот… А потому и посылаю вам мой ответ. Тут включено кой-что из Вашего. Но я мог наделать ошибок; а потому посмотрите, пожалуйста».

Все-таки однажды Федору Михайловичу пришлось самому отвечать за незначительную оплошность, допущенную знатным публицистом «Гражданина».

Князь Мещерский прислал Достоевскому заметку, где приводились слова императора, произнесенные на встрече с киргизскими депутатами. Федор Михайлович не знал, что запрещалось воспроизводить устные высказывания государя и членов императорского дома без предварительного разрешения министра императорского двора. Он напечатал статью без соблюдения необходимых формальностей. За этот промах его приговорили к 25 рублям штрафа и двум суткам ареста, – сущий пустяк для того, кто в 1849 году провел несколько месяцев в Алексеевском равелине! Достоевский весело отбыл свое наказание на гауптвахте на Сенной площади. Жена принесла ему чистое белье и еду. Друзья навестили его на следующее утро. Он даже воспользовался своим заключением, чтобы без помех перечитать «Отверженные».

«– Вот и хорошо, что меня засадили, – весело говорил он, – а то разве у меня нашлось бы когда-нибудь время, чтобы возобновить давнишние чудесные впечатления от этого великого произведения».

В «Дневнике писателя», который через три года станет самостоятельным периодическим изданием, Достоевский открывает новую форму публицистики. В «Дневнике писателя» дебаты по вопросам международной политики переплетаются с интимной исповедью, мировые проблемы и мелкие заботы текущего дня – с произведениями художественной фантазии романиста. Это живая беседа с читателем о том о сем, с перескакиванием с пятого на десятое. Именно беседа, потому что Достоевский ежеминутно нападает на своего невидимого собеседника, вырывает у него возражения, подхватывает на лету его мысль и тут же, кипя негодованием, опровергает ее. Его репортажи написаны в разговорном, беспорядочном, многословном стиле, но порой он поднимается в них до библейского красноречия. Тут, на страницах «Дневника», он весь перед нами – бурлящий мыслями, захлебывающийся словами, спорящий с самим собой, топающий в гневе ногами, пророчествующий, ошибающийся, впадающий от этого в раздражение и с детской обидчивостью упорствующий в своей ошибке.

Достоевский занимал пост редактора «Гражданина» уже в течение года, когда Николай Алексеевич Некрасов нанес ему визит. Некрасов, этот живущий в роскоши поэт униженных, этот благоденствующий защитник прóклятых, был другом юности Достоевского, потом – его литературным врагом. Они не встречались много лет. Но теперь Некрасову срочно нужен для «Отечественных записок» роман, подписанный громким именем. Вот он и решил предать забвению старые распри и заручиться сотрудничеством Достоевского. Некрасов предложил 250 рублей за лист, тогда как Катков платил только 150 рублей. Достоевский, очень польщенный этим предложением, посоветовался с женой и, по ее совету, согласился представить роман в следующем году.