Я и Леардо, сумев однажды выйти из‑под гипнотического оцепенения, навеянного Глядунами, уже не боялись их взглядов. На меня эти взгляды теперь вообще не действовали, а Лео… Он даже научился как бы впитывать в себя, аккумулировать в собственном взгляде магическую парализующую силу Глядунов. После того, как он несколько секунд пристально вглядывался в глаза какого‑нибудь Глядуна, он приобретал на некоторое время способность и сам парализовывать собственным взглядом. Я же, сколько ни пытался, так и не смог этому научиться.

А Лео настойчиво развивал в себе эту неожиданно проявившуюся способность. Кроме нас с Лео взгляд Глядунов не мог больше выдержать никто, поэтому содержали их в отдельной закрытой комнате, слуги, ухаживающие за ними, заходили туда только в масках с перископами. Лео почти всё своё свободное время проводил в этой комнате, упорно тренируясь. Он даже возил с собой закрытую клетку с двумя, как он сам говорил, наиболее “пронзительными” Глядунами и “играл” с ними “в гляделки” даже в перерывах между боями. Во время боя он вовсю использовал свою способность парализовывать противников, но получалось это у него только с обычными, незомбированными людьми.

Тренировался Лео не только для боёв. Он явно что‑то замышлял, но что именно, не хотел почему‑то говорить, а я особенно и не настаивал.

После того, как в войну ввязались Чёрные Колдуны, дела наши шли неважно. Пожар войны разгорался всё сильнее, хотя сами Чёрные Колдуны участия в боях по–прежнему почти не принимали. Но их магические знания, невиданное оружие, монстры, над которыми у них была власть, делали своё дело. Очень многие люди добровольно стали сражаться на их стороне.

Его Великой Святомудрости удалось всё‑таки расколоть людей на два враждебных лагеря. Правда, это произошло не так, как предполагал Леардо. Он опасался, что я буду объявлен порождением Дьявольских сил, и что общество расколется на тех, кто поверит Его Великой Святомудрости и на тех, кто будет верить, что я – представитель сил Божественных. Этого не случилось, хитрый и осторожный старик никем не объявлял меня, выжидал. И практически все относились ко мне чуть ли не как к Сыну Божьему (меня иногда именно так и называли). Практически никто не считал меня сторонником Дьявола, но сражались против меня многие.

Для многих людей было не так уж важно, на чьей стороне они – на стороне Добра или Зла, Бога или Дьявола. Гораздо важнее было оказаться на стороне более сильного, на стороне будущего победителя. А победить могущественных Чёрных Колдунов многим казалось совершенно невозможным делом.

Поэтому я вообще удивлялся, что не смотря ни на что, не смотря на наши тяжёлые военные поражения и огромные потери, ещё всё‑таки очень многие верили в меня и не спешили меня предать. Поэтому приходилось держаться и мне, сражаться из последних сил. Если бы я сдался, это, как уверял Лео, привело бы только к усилению кровопролития. И означало бы предательство тех, кому всё‑таки не всё равно, за что умирать.

Я чувствовал, что Лео был прав, поэтому держался. Несмотря на то, что было невыносимо видеть целые реки крови. Льющиеся вокруг меня и из‑за меня.

Чёрные Колдуны выпустили против нас далеко не только Глядунов, с которыми мы быстро научились справляться и даже стали сами их использовать. Нам пришлось сражаться и с другими монстрами.

Особенно страшными в бою были Лесные Драконы – огромные ящерицы с пастью крокодилов, бегающие быстрее лошади, очень агрессивные и быстрые. Мечи, кроме моего, лишь царапали этих ящериц, остановить их копьём было практически невозможно, хитрые бестии не бросались на выставленные им навстречу копья, не нанизывали себя на них, как тот “тиранозавр” Лесного Владыки. Эти хватали пастью наконечники копий и ломали самые тяжёлые и прочные копья как спички. При этом люди, державшие копья, отлетали в сторону как кегли, сила у этих “крокодилов” была неимоверная.

Убить Лесных Драконов поначалу можно было только из арбалета, если попасть стрелой точно в глаз или в раскрытую пасть. Если же стрела попадала в другое место, она просто проскальзывала по гладкой и каменно прочной чешуе. Но попасть точно в глаз стремительному, резкому и неожиданному в движениях хищнику было крайне сложно, и эти чудовища поначалу действовали почти безнаказанно, нанося нам страшные потери. Противостоять им мог только я со своим волшебным Мечом и, гораздо лучше меня, – Леардо, который своим взглядом, вобравшим в себя силу Глядунов, мог на несколько секунд парализовывать и Лесных Драконов, и тогда их можно было застрелить или убить ударом копья в глаз.

Моих и Лео сил было слишком мало. Но вскоре мы научились по–настоящему воевать и с Лесными Драконами. Я научил алхимиков добывать спирт путём перегонки, рассказал им всё, что знал из химии про горючие и взрывчатые вещества, и этого оказалось достаточно, чтобы они очень быстро научились делать на основе спирта горючую смесь наподобие напалма, только, по–моему, гораздо мощнее напалма. Глиняные наглухо замазанные горшочки с этой адской жидкостью прикреплялись вместо наконечников к тяжёлым арбалетным стрелам, когда такая стрела попадала в цель, вспыхивало ослепительное бездымное пламя. Всего на пару секунд, не больше. Но этого было вполне достаточно даже для того, чтобы расплавить бронзовый щит, температура у этого пламени была огромная. Лесные Драконы погибали не только при прямом попадании такой стрелой, но даже и тогда, когда их достигали раскалённые, всё прожигающие на своём пути брызги вспыхнувшего “напалма”, а разлетались такие брызги при взрыве горшочка очень далеко. Так мы получили возможность убивать этих чудовищ, причём издалека.

Применять “напалм” против людей я запретил. Категорически, не смотря на отчаянные уговоры Лео. Не мог я допустить, чтобы из‑за меня людей жгли заживо. Я понимал, что это глупость, что на войне нельзя быть чистоплюем, но ничего поделать с собой не мог. Не мог я перешагнуть через такое.

Самое удивительно то, что очень скоро Леардо сообщил мне, что признаёт правильность моего запрета жечь людей. Оказалось, что такое совершенно немыслимое “благородство”, которое я проявил к своим врагам, резко увеличило мою популярность и число моих сторонников. Дело было не только в “благородстве” как таковом. Просто обитатели здешнего мира были уверены, что такое благородство может себе позволить только тот, кто абсолютно уверен в своей победе. Число моих сторонников начало опять расти. Гораздо больше людей стали верить, что сила всё‑таки на моей стороне.

Перевес опять начал тогда склоняться на нашу сторону. Но ненадолго. Случилась новая беда. Может, нашёлся среди моих учёных предатель. Или лазутчик был заранее заслан в мой лагерь. Так или иначе, но Чёрные Колдуны каким‑то образом выведали секрет приготовления “напалма”. А они, в отличие от меня, “чистоплюйством” вовсе не страдали.

Джин был выпущен из бутылки, и упрятать его обратно никакой уже возможности не было. Опять, в который уже раз, то, что я сделал, желая принести Добро, обернулось на самом деле Злом, чудовищным Злом. Всё моё герцогство, да что там герцогство, вся Фатамия моментально оказалась охваченной пожарами. Сгорали деревни, города, леса с несчастными животными. Сгорали люди. Заживо. Мои люди. Врагов я так и не разрешил жечь.