Жанель подошла к ней и нежно коснулась следа на шее.

— Это пальцы призрака. Рыцарь прикасается к тебе из могилы и заставляет следы болеть. Но смерть забрала его, и вскоре последние следы исчезнут.

Она протянула Элизабет шелковый платок и помогла повязать его так, чтобы скрыть пятна. Жанель управлялась не так ловко, как обычно, потому что ее рука была перевязана и, несомненно, болела. Но француженка ничего не хотела слышать о том, чтобы передать заботу об Элизабет — пусть даже на время — другой служанке. Элизабет запретила ей выполнять всяческую тяжелую работу, пока ее рана не заживет.

— Ты не будешь ничего стирать и носить дрова! Договорились? — строго спросила Элизабет.

Жанель опустила голову и пообещала слушаться. В ее голосе было столько смирения, но глаза блестели.

— Я прослежу за этим, — добавила Элизабет, подозревая, что ее слова не произведут на Жанель должного впечатления. Она взяла подругу за руку и посмотрела в лицо. — Жанель, я не шучу. Ты и Грет мои единственные настоящие друзья в крепости, знающие обо мне все, даже мои грехи, которые отпускаются на небе, а не на земле людьми. Будет ужасно, если я потеряю тебя. Прошу тебя от всего сердца поберечь себя, потому что у меня нет особой веры в искусство банщика или лекаря.

— У меня тоже. Тебе пора, отец заждался тебя. Обещаю, что не буду таскать тяжелые ведра или делать еще что-нибудь, что могло бы повредить моему драгоценному здоровью. — Жанель лукаво улыбнулась. Элизабет обняла ее и вышла из комнаты.

Ее не удивил поздний завтрак отца. Но рыцарей было непривычно много, она узнала только графов фон Зольма и Бюндингена и брата графа фон Ганау, присутствовал даже Конрад фон Вайнсберг. Два капеллана и главный викарий уминали паштет, запивая большим количеством вина, рядом занимал место старый рыцарь фон Заунсгейм, которого не все хотели здесь видеть из-за дурной славы, ведь он со своими людьми недавно напал на город Шварцах, вернее, намеревался это сделать, но его план в последнюю минуту сорвался. Епископ Иоганн фон Брунн дал письменное обязательство городу выплатить две тысячи гульденов дворянам фон Зекендорф, и это не понравилось Заунсгейму. В конце концов, у него тоже были долговые обязательства к городу. То, каким образом он пытался их погасить, было возмутительно для честного рыцаря. Но епископ пригласил его, как и прежде, за стол, поскольку его сын служил в крепости и по поручению своего патрона недавно задержал четырех членов капитула, когда те возвращались из похода в Швайнфурт. Давний спор между епископом и капитулом обострился, и епископ снова нашел выход в проверенном способе вымогательства, захватив несколько важных противников.

Это случилось несколько недель назад, но казалось, что это произошло в прошлой жизни. Тогда Элизабет еще жила в борделе и вместе с другими девушками принимала близко к сердцу злодеяния епископа. Они были возмущены его поступками и желали ему скорой и ужасной кончины. А теперь епископ Иоганн фон Брунн был ее отцом, которого она всегда любила и почитала!

Епископ кивнул своей дочери и велел рыцарю фон Генебергу уступить ей место, чтобы она сидела рядом. Герадина, сидевшая с другой стороны, недовольно скривилась. Ганс фон Генеберг, наоборот, улыбнулся и поклонился, прежде чем нашел место на другой стороне стола рядом с главным викарием.

Иоганн фон Брунн сияющими глазами смотрел на свою дочь.

— Как твои дела, моя дорогая? Надеюсь, происшествие не омрачило твой сон.

— Спасибо, у меня все хорошо, отец, — хрипло ответила Элизабет. Она взяла сладкий миндаль и начала есть, не обращая внимания на разговоры. Разумеется, темой беседы стало вчерашнее событие. Не так часто личная охрана планировала убийство епископа и была обезврежена двумя служанками и дочерью епископа!

Элизабет подставила слуге бокал, чтобы наполнить его теплым медом, когда снаружи на лестнице раздались громкие голоса. Быстрые шаги приблизились, и дверь в зал распахнулась, так что створки ударились о стену.

Все взгляды были прикованы к вошедшему в зал с двумя стражниками капитану фон Заунсгейму. Епископ недовольно нахмурился. Он не терпел, когда прерывали его трапезу и не находил ни одной причины, которая могла бы оправдать такое грубое вторжение.

— Капитан, — приказал епископ, — объяснитесь!

Фон Заунсгейм не смутившись поклонился.

— Мне очень жаль, что я вынужден был побеспокоить вас, но из города выехала делегация и с минуты на минуту прибудет в крепость.

— И что? Просителям придется подождать, пока я закончу трапезу.

— Не думаю, что речь идет о просителях. Как сообщил Баусбак, которому вы приказали дежурить в городе, в состав делегации входит весь капитул и городской совет, а также представители других монастырей, провинциальных городов и главы предместий. С ними даже папский легат. Это несколько десятков мужчин!

Но епископа это не обеспокоило. Осушив бокал, он обвел взглядом присутствующих.

— Отлично! Мне представилась возможность одним махом коренным образом изменить ситуацию. Какое замечательное стечение обстоятельств!

Элизабет испугалась. Она ведь верно поняла его слова? Была ли другая возможность их истолковать? Она посмотрела на лица рыцарей, союзников и доверенных ее отца, на которых также читался ужас.

— Вы примете их? — спросил капитан Герман фон Заунсгейм в этот раз немного раздраженно. — Хотя Баусбак и прискакал быстро, предполагаю, что они вот-вот появятся у внешних ворот.

— Хорошо, впусти их. Здесь, во дворе за нашими высокими стенами, их требования будут выглядеть совсем иначе.

— Некоторые из них вооружены. — Капитан пытался заставить епископа задуматься.

— Что с того? — махнул рукой Иоганн фон Брунн. — Пропусти их и созови всех наших людей, они должны быть наготове. — Епископ довольно потер руки и взял особенно большой кусок жаркого.

На лице капитана отчетливо читалось сомнение, но он не осмелился вслух оспорить приказ. Герман фон Заунсгейм, наклонив голову, быстро удалился, чтобы передать дальше приказ епископа.

Конрад фон Вайнсберг откашлялся.

— Вы же не собираетесь схватить весь капитул и совет?

— Почему нет? — весело возразил епископ. — Вы полагаете, что в таком случае не останется никого, кто бы их освободил? Это справедливое возражение.

Конрад фон Вайнсберг ничего не сказал, будто он именно этого и опасался.

— С другой стороны, это было бы уже что-то, — продолжал епископ, который, судя по всему, проявлял все больший интерес к своему нападению. — Возможно, я смог бы назначить людей, которые бы более благосклонно относились ко мне и не портили мне настроение своим постоянным брюзжанием.

Элизабет растерянно посмотрела на отца. Он не мог всерьез так думать и не имел права говорить это всерьез! В таком случае он был не лучше многочисленных разбойников в империи, которые усердно, но безуспешно пытались вести войну с императором.