class="p1">Но еще лучше — возмущаться. Тут тебе нет равных в нашем кино. А равных нашему кино — нету.

Но особенно я люблю, когда в очках, когда ты похожа на училку младших классов, которая сказала мне, когда я в младшем классе учился: «А ну, положь этот яблок!»

Так и сказала.

Нина! Друг мой, товарищ и брат!

Критики все про тебя напишут, разложат, обоснуют и объяснят природу, которую нельзя объяснить. Они проведут параллели, употребят слова «проникновенно» и «духовность», а самые обученные скажут еще о «нутряном».

Этот свой «яблок» они грызут честно.

Пусть ломают зубы, а я тебе скажу главное.

Что-то ты давно не звонишь! Только честно, Нина: у тебя что, кроме меня, кто-то есть? Учти: любят тебя миллионы, но я живу ближе.

Если бы я только мог написать что-то достойное тебя!

Но — невозможно. Это означало бы, что я достиг неслыханного совершенства. Разве только запустить программу «Каждому пишущему — отдельное место среди классиков к 2000 году». Но что-то в этих программах есть кладбищенское…

Лучше — о любви!

Нина! Я люблю тебя всей смелостью человека, женатого на другой артистке. Впрочем, недавно ей тоже один сценарист печатно признался в любви. Тонкий ход!

Они думали, что, если публично, так никто ничего не заметит.

Ах, Нина! Как же гениально ты угадала свою фамилию!

Кстати, Грибоедов тоже любил Нину. Недаром я всегда чувствовал в себе какое-то сродство…

В общем, если о настоящей любви, то ты, Нин, конечно же, народная артистка.

Я не о звании — его дадут. Или дадут другим. Дело не в этом. А в том, что раз народная — значит, и моя. Но если моя — при чем здесь остальной народ? По-моему, изящное рассуждение.

Я люблю тебя, Нина Русланова.

Будь бдительна.

Звони чаще!

З.Е. Гердту — 75

Октябрь-91

Гердт — это Гердт.

Чтобы вести разговор о Гердте, надо найти адекватный масштаб.

Иоганн Гете сказал: «Самое ужасное — это наличие воображения при отсутствии вкуса». Видимо, Гете давал перспективную формулу развитого социализма. И Гердт тут ни при чем. С Гердтом главное — подобрать масштаб.

Антон Чехов сказал: «Лев Николаевич, такое чувство, что вы сами когда-то были лошадью». Он имел в виду рассказ про Холстомера, который написал Толстой, о чем в этой демократической аудитории не все могут знать.

Я в этом смысле чувствовал себя практически Чеховым, когда в юные годы смотрел фильм про нелегкую жизнь тюленей или пингвинов, где в конце шли титры: «Текст читает Зиновий Гердт».

Это была величайшая ложь. Ибо Гердт, как и Толстой, не писал и не читал текст — он лично сам был мудрым, много пережившим тюленем и видавшим виды пингвином. И остальные пингвины и тюлени полностью доверяли ему и считали своим.

Гердта вообще считают своим все, у кого есть вкус. Поэтому даже странно, что сегодня здесь так много народа.

Однажды в моей любимой Одессе мне довелось идти рядом с Зиновием Ефимовичем по улице. Двое одесситов увидели его.

Первый сказал:

— Tы смотри! Гердт приехал!

Второй удивился:

— А он что, уезжал?

Они там тоже считают его своим, но это уже вопрос не их вкуса, а воображения.

Присутствие Гердта — знак качества любой тусовки.

— Ты вчера был?

— Был.

— Ну, как?

— Нормально. Зяма был…

Действительно, если он был — нормально. Это для нас нормально, мы привыкли, мы считаем нормой, что между нами живет, трудится, тусуется и составляет часть этого пейзажа Зиновий Ефимович Гердт. Это же нормально, что вот он! Вот же он стоит, скрестив руки на груди, вот он идет, прихрамывая, как Байрон, хотя лучше знает поэзию.

Гердт обладает всеми признаками истинного художника. Он пьющ, курящ и любящ женщин. И что особенно важно для истинного художника, они его тоже пьющ и курящ…

Но главное — и серьезно — не в этом. Главное качество Гердта: он — гений интонации.

И не надо путать это с тембром. Тембр — свойство голоса. Интонация — суть личности. Именно интонация сообщает Гердту изящество выше кошачьего и убедительность, равную формуле «Товар — деньги — товар».

Это гений интонации. Поэтому если Зиновий Ефимович Гердт предлагает вам идти к вашей матери, то у вас нет никаких колебаний…

Абсолютная интонация означает абсолютный слух. Поэтому при нем всегда неудобно рассказывать. Во-первых, он это давно знает. Во-вторых, рассказал бы лучше, но у него хватает мудрости не говорить ерунды.

Поэтому я не стану говорить здесь, при нем, о его ролях, о кино, о театре, об этом его великом «Концерте»… Все это соратники по искусству еще могут пережить. Чего не могут простить соратники, это когда кто-то рядом становится при жизни эпосом.

«Однажды Светлов…», «Однажды Олеша…», «Как-то Раневская…». Так вот, существует уже новый эпос — Гердтиана. «Однажды Зяма…» Ну, конечно же, в эпосе он не Зиновий Ефимович, он — «Зяма».

Одна баллада из этого эпоса. Ее, возможно, многие знают, но не могу отказать себе в удовольствии.

Так вот, однажды Зяма выпил в гостях. То есть выпил он не однажды, но однажды он выпил и возвращался домой на машине. С женой. Так гласит легенда, что с женой он возвращался на машине якобы домой. Причем машина была японская — с правым рулем. Это сейчас их полно, а тогда это была чуть не первая в Москве, их толком еще и гаишники не видали.

И вот как раз их почему-то останавливает гаишник. Видимо, ему понравилась траектория движения. Останавливает и столбенеет, потому что за рулем сидит Зяма, но руля нет! И видя это дикое изумление, Зяма со своей вкуснейшей коньячной интонацией говорит:

— Да это херня. Когда выпью, я всегда отдаю руль жене…

Если бы это сказал кто-нибудь другой, он вошел бы не в эпос, а в другое место.

Это и есть — гений интонации. Вообще, если вдуматься, интонация — это именно сочетание воображения и вкуса, и если вы присмотритесь внимательно, то поймете, в чем уникальность Гердта. Она в сочетании несочетаемого. Потому что Гердт — интеллигентный жизнелюб.

Последним в нашей стране, кто совмещал эти два качества, был Хрущев. А поэзию, повторяю, Гердт