Он не просто прикоснулся к Катарине, он приник к ней с неодолимой страстной силой, застонав от наслаждения. Он внимал дрожи ее тела, ловил ее дыхание, с трепетным восторгом впивался взглядом в ее лицо.

Катарина испугалась, впервые оказавшись столь близко к мужчине, но ей были приятны стыдливые, робкие и нежные ласки Рамона, и понемногу она успокоилась, а потом ее тело охватил жар, и она все увереннее и смелее отвечала на его поцелуи. Когда он осторожно соединился с ней, Катарина тихо ахнула, но Рамон лишь сильнее прижал ее к себе и продолжил безумный и сладкий путь в неизведанное.

Потом они замерли, обнявшись, потрясенные и обессиленные случившимся, и Рамон почувствовал, что по щекам Катарины текут слезы.

– Что с тобой?!

Она прошептала со страстной тоской и отчаянием:

– Неужели с нами случится то, что случилось с Абеляром и Элоизой?! Неужели мы расстанемся?!

– Клянусь, мы никогда не расстанемся! – пылко произнес Рамон. – Отныне мы всегда будем вместе!

– А Церковь? – робко напомнила Катарина.

– Что она мне дала? – ожесточенно и с вызовом проговорил он. – Бесконечные терзания и ненужные победы над собой? А ты подарила мне настоящую человеческую любовь.

Она счастливо засмеялась.

– Я просила тебя стать моим духовным учителем, а на самом деле ты научил меня…

– Я? – Он нежно приник к ней. – Возможно, в это трудно поверить, но прежде я тоже никогда этого не делал.

– Сколько тебе лет, Рамон?

– Двадцать шесть. Я дал обет целомудрия еще в ранней юности.

– Теперь ты его нарушил.

– Не надо об этом, – попросил он, – я хочу говорить и думать только о нашем будущем.

– И что ты о нем думаешь? – с надеждой прошептала она.

– Я уверен, – твердо произнес Рамон, – что мы будем счастливы.

В это время мимо дома, где они в столь непостижимо короткий срок свили любовное гнездышко, проплывала большая крепкая лодка, на корме которой стояли Пауль Торн и Эрнан Монкада. Пауль был в отчаянии.

– Я чувствую, Кэти мертва и лежит где-то на дне! Как могло случиться, что она исчезла, одна-единственная из всех послушниц! Никогда себе не прощу, что пошел на поводу у Эльзы и отправил дочь в монастырь!

Эрнан пытался его успокоить.

– Не волнуйтесь. Я думаю, что она жива и мы ее найдем. Как только восстановят дамбы и вода уйдет, я подниму на ноги весь город, и сеньорита Катарина отыщется. Полагаю, она сильно испугалась и попросту сбежала из монастыря.

Пауль покачал головой.

– Одна?! Да она шесть лет не выходила из стен обители!

Эрнан промолчал. Его одолевали тревожные мысли. Если девушка так же красива, как ее мать на портрете, мятежники вполне могли увести ее с собой. И все-таки он не терял надежды.

Ошеломленные любовью, Катарина и Рамон не замечали времени и охотно согласились бы навсегда остаться в этом доме. Они ни о чем не думали, ничего не боялись и не ждали, не строили планов, они попросту упивались друг другом. Волнующую неловкость первого сближения сменила настоящая страсть, и они без оглядки предавались ей; они не слышали звуков, доносившихся извне, и не видели ничего, кроме сияющих глаз друг друга.

Между тем дамбы были восстановлены и вода начала отступать. Карательная армия испанского герцога Альбы вошла в город, и начались проверки, аресты и казни. Сотни мятежников бежали в леса или уплыли на кораблях, не меньшее количество было повешено, сожжено на кострах или посажено в тюрьмы. Что касается руководителей восстания, они покинули страну, едва узнав о приближении испанских войск к границам Нидерландов.

Наступил день, когда Катарина и Рамон вышли на улицу. Пора было покинуть чужой дом, неожиданно ставший приютом их любви.

Они были немного удивлены и отчасти напуганы, поскольку еще не осознали, что могут быть счастливы вне стен того домика, где впервые познали друг друга.

Рамон не стал надевать сутану, он отыскал в сундуках другую одежду. Теперь он считал святотатством облачаться в одеяние священнослужителя – и не только потому, что нарушил обет. Отныне его желания имели совсем другую природу, да и мысли текли в ином направлении. Он надел коричневый камзол с длинной баской, прикрывающей бедра, узкие штаны и чулки.

Рамон и Катарина шли по залитому солнцем городу, ветер нес запахи влажной земли, от непросохшей мостовой поднимался белый пар, стены домов были покрыты мокрыми пятнами, но синяя гладь моря снова переливалась в прежних пределах. Пусть улицы были завалены камнями и мусором, от которого шел сильный и едкий запах, пусть все вокруг казалось растерзанным и разрушенным, пусть им пришлось увидеть нескольких утопленников и целый ряд виселиц, все равно этот город оставался прекрасным, как и сама жизнь, полная смысла и любви.

Они шли вдоль канала, как вдруг сердце Катарины пронзило воспоминание, и она остановилась напротив двухэтажного дома из коричневого кирпича, с островерхой красной крышей и белыми наличниками, украшенного изящными полукруглыми башенками.

– Это дом моего отца! – прошептала Катарина, и тень странного предзнаменования омрачила ее душу.

Они стояли несколько минут, продолжая держаться за руки.

– Я знаю, что должен пойти к нему и попросить твоей руки, но ты понимаешь, что я не могу! – сказал Рамон и тут же с пронзительной ясностью осознал, что пришла пора всерьез подумать о будущем.

Катарина тоже кое о чем вспомнила.

– Скажи, – осторожно начала она, – у тебя есть родственники? Братья или сестры?

– Нет, я единственный сын своей матери. Отца я никогда не видел – он оставил мать еще до моего рождения. Других родственников у нас не было.

– Монкада – распространенная фамилия?

Рамон пожал плечами.

– В Амстердаме я – единственный человек с такой фамилией, – уверенно ответил он.

«А вот и нет», – подумала Катарина, но промолчала.

– Мы не можем уехать в Мадрид, к твоей матери? – спросила она после паузы.

Рамон представил выражение лица сеньоры Хинесы, встречающей его с увезенной из монастыря послушницей и украденной у отца дочерью, своего сына, облаченного в мирскую одежду и презревшего обеты, и решительно покачал головой.

– Тогда что нам делать? – произнесла Катарина с настойчивостью женщины, во что бы то ни стало желающей знать свое будущее.

Рамон пристально посмотрел на нее. В его полных страсти глазах читалось желание: «Единственное, чего я сейчас хочу, – это снять комнату в первой попавшейся гостинице, запереться там, сорвать с тебя одежду и овладеть твоим телом, потому что я не насладился, не насытился тобой и, похоже, никогда не смогу насладиться вполне».