— И здесь нашел что покритиковать, — скривился Крапивин.

— А что ты хочешь? Лекарств без побочных эффектов не бывает. Особенно таких радикальных лекарств, которые применяете вы. Когда же ты поймешь, что быт людей определяется сознанием, а не условиями жизни?

— Значит, ты остаешься в стороне, — вздохнул Крапивин.

— Примерно.

— А может, тебе вообще уехать?

— Не могу, видишь. Я на службе у его величества короля Швеции.

— Зачем тебе все это надо? Сидел бы в своей Ченстохове, торговал солью, тискал барышень.

— Бесконечный покой так же надоедает, как и вечное беспокойство, — усмехнулся Басов. — У тебя свои игры, у меня — свои.

— Я пытаюсь спасти страну.

— Тебе это только кажется. На самом деле все мы лишь плывем по течению. Дай Бог каждому из нас спасти хотя бы себя.

— Кстати, Федор считает тебя колдуном, — предупредил Крапивин. — Он хочет тебя убить.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — отмахнулся Басов. — Мы уже сражались с ним. Он проиграл.

— Он хочет выставить против тебя два десятка стрелков.

— Пока они будут заряжать и целиться, я уже десять раз смоюсь, — расхохотался Басов. — Не зря я в кавалерии.

— Как знаешь. Кстати, спасибо, что заметил огрехи моего плана. Действительно мог получиться конфуз.

— Всегда пожалуйста, — расцвел в улыбке Басов. — Просто в военном деле, как и в любом другом, надо мыслить категориями текущего века. Неплохо заглянуть чуточку вперед, но и отрываться от почвы не следует.

— Что ты думаешь о завтрашнем сражении?

— Мы победим, — уверенно сказал Басов. — Скопин-Шуйский выиграл его и в нашем мире.

— Как это было?

— Поляки и казаки смяли русских на флангах. Но шведская пехота отбросила тушинцев до самой реки. Соответственно пришлось ретироваться и кавалерии. В нашем случае, полагаю, при моей поддержке твой полк выстоит. Твоя идея о соединениях с повышенной огневой мощью действительно неплоха. Так что победа будет еще более впечатляющей.

— Выходит, победу одержим за счет шведов?

— Почти. Я же говорил тебе, русские еще не созрели для настоящей войны. Главное — психологически быть готовым к сражению. Дисциплина, умение воевать, отвага появляются только там, где люди идут в бой сознательно. Смута, мой друг. Она начинается со смятения в умах и завершается только их успокоением. Ни раньше, ни позже. Московия созреет для этого только через четыре года, увы.

— И изберут Романовых, — криво усмехнулся Крапивин. — Этих властолюбцев, которые уже больше десятка лет рвутся к власти и которые заварили ради этого смуту.

— Когда народ понимает, что достойного человека избрать не может, он избирает подлеца, который хотя бы в состоянии прекратить гражданскую войну. Это тоже выбор нации, и его стоит уважать. В конце концов, ты знаешь, что дом Романовых сделает для России немало хорошего. Великой империей она станет именно под их управлением.

— Меня удивляет твой фатализм.

— Да нет, я просто принимаю мир таким, какой он есть. Как Чигирев безрезультатно читал Отрепьеву лекции по политэкономии, так и тебе не удастся построить крепкое государство во время смуты. Для некоторых вещей надо созреть. Подумай об этом. Ладно, полковник, заболтались мы с тобой. Ночь уж на дворе. Завтра битва, спать пора. А о судьбах народов после поговорим, когда времени больше будет.

— Спокойной ночи, господин Басовсон, — поднялся со своего места Крапивин.

— Бывай, Вадим.

Крапивин вышел из палатки. Федор ждал его метрах в ста.

— Ну что? — тихо спросил он Крапивина.

— Он не вмешается.

— Но он и не с нами?

— Нет, он будет в стороне.

— Ой, не верю я в это, — с сомнением покачал головой Федор. — Может, лучше порешить его, и концы в воду?

— Не смей, — строго приказал Крапивин.

Утром, как только рассеялся туман, две армии встали друг напротив друга. Из-за выстроенного бойцами тына Крапивин наблюдал за расположенной напротив его полка польской кавалерией.

— А что, господин полковник, дадим жару ляхам? — весело спросил командир первой сотни.

— Бог даст, поддадим, — отозвался Крапивин, понимая, что собеседник, как и остальные стрельцы, смертельно боится и ждёт ободрения.

«Да что говорить, — подумал он, — перед боем только дурак не боится. Просто один гонит от себя страх, делает что должен и поэтому зовется храбрецом, а другой поддается панике и получает прозвище труса. Эх, мне бы первых побольше!»

На противоположной стороне взвыли боевые трубы и ударили барабаны, и тут же польская конница медленно двинулась на русских. Вначале шляхтичи пустили коней шагом, потом перешли на рысь и лишь после сорвались в безудержный галоп. Засверкали на солнце поднятые сабли.

Крапивин в который раз залюбовался невообразимой красотой польской конной атаки, но тут же спиной ощутил страх своих бойцов. Выхватив саблю и вскочив на тын, полковник громко прокричал:

— Товсь! Без команды не стрелять.

Первый ряд стрелков придвинулся к тыну и изготовил оружие. Артиллеристы заняли свои позиции. Кавалерия неумолимо приближалась.

— Нет, еще нет, — тихо повторял про себя Крапивин. — Только заряды растратим. Эх, дальнобойность здесь ни к черту.

Видя, что через считанные секунды противник выйдет на ту роковую линию, за которой огонь его полка окажется наиболее эффективен, Крапивин поднял саблю и громко скомандовал:

— Цельсь!

Шорох и стальной лязг пробежали по рядам. Прошла секунда, другая, третья, и вот полковничья рука с саблей рухнула вниз, а из глотки вырвался отчаянный крик:

— Пли!!!

Мгновенно весь строй окутался пороховым дымом и потонул в грохоте залпа. Рявкнули пушки, выплюнув свой смертоносный заряд. Сквозь клубы порохового дыма Крапивин видел, как летят на землю сраженные шляхтичи.

— Сменяйсь! — отчаянно завопил Крапивин. — заряжай!.. цельсь!.. пли!..

Очевидно уже не слушая его приказов, стрельцы автоматически выполняли многократно отработанные на ученьях действия. На смену разрядившего оружие ряда вставал другой. Отстрелявшие быстро перезаряжали оружие и становились в очередь для нового залпа. Изрыгнули по второму заряду картечи пушки.

Полк вел практически непрерывную пальбу. Такой плотности огня в здешних войнах не применял, пожалуй, еще никто. Потери противника были, наверное, ужасны, но об этом приходилось только догадываться. Из-за плотных клубов порохового дыма стрелки вели огонь почти вслепую. Впрочем, при высокой плотности атакующих и эти выстрелы не могли не достичь цели.

Крапивин соскочил с тына и шагнул в глубь строя. Никто из подчиненных не мог больше ни слышать, ни видеть его, и командиру лишь оставалось наблюдать за ходом боя.