«Неужели это начало конца? — меряя шагами комнату, думал старый контрразведчик. — Когда — то это должно случиться. Но, может быть, еще не сейчас? Может быть, просто тупой дуболом в прихожей не получил соответствующего распоряжения?»

Он знал такую породу людей — готовых, выполняя приказ, по — собачьи лизать тебе руки, а через минуту порвать в клочья.

«Хорошо, если так. Если домашний арест — нелепая случайность. Но ведь это совсем не факт». — Он снова и снова анализировал проводимую операцию. Кроме доброй воли Дзержинского, никакого другого прикрытия не было. Если завтра объявят, что цель достигнута и дело можно сворачивать, Болеслав Орлинский очень легко снова превратится в статского советника Орлова — затаившегося контрреволюционера, руководителя тайной организации, искавшей контакт с врагами за кордоном.

Владимир Григорьевич ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. От таких мыслей становилось душно, в висках начало стучать. Он сел за стол и нервно забрал в кулак бородку.

«Надо уходить! Поскорее уходить! Вытаскивать чертова датчанина из лаборатории Дехтерева, объяснять ему, на каком хитром крючке он висит, и бежать как можно скорее. На этот раз никто не будет обеспечивать окно на границе, поэтому на доктора вся надежда: грузы Красного Креста все еще не досматривают…»

Орлинский напряженно уставился на пустой графин: если таким огреть по затылку, пожалуй, можно разбить голову. Орлинский сжал пальцами горлышко и критично осмотрел граненую посудину: «Попробовать вырваться сейчас? Или выждать момент? Нет, сейчас нельзя. Даже если удастся справиться с охранником, куда идти? К тому же есть еще охрана. Если даже мимо проскользну, скоро хватятся, Москву перекроют в один момент. Чужой огромный город — это не знакомый с детства Вильно, не Варшава. Пропасть легко, а затеряться — поди попробуй… Надо действовать умнее».

Орлинский затянул узел галстука обратно, вышел из комбаты и начал спускаться по лестнице на первый этаж. Гэпэушник возник у нижней ступеньки, едва заслышав шаги:

— Куда?

— Вода закончилась. Да и ужинать пора.

— Костюк! — не оглядываясь, крикнул гэпэушник. — Доставь воды товарищу. И съестного чего — нибудь!

— Сейчас! — послышался голос.

«Не прорваться, — вздохнул Орлинский. — Обложили. Может, из окна попробовать спуститься? Попозже, когда все улягутся. Иначе клиентам, маячащим в окне цирюльни, все видно будет — шум поднимут. Да и — как бы не сорваться…»

Дверь комнаты отворилась, и на пороге возник Костюк с подносом.

— Вот, — ставя ужин на стол, объявил гэпэушник. — Суп гороховый харчо, хлеб ситный — полфунта, каша пшенная с мясом. И вода, пожалуйста.

Он кивнул на полный графин.

— Еще чего желаете?

— Хорошо бы чаю.

— В разнарядке не записано, но сейчас уточню.

— Сделайте милость, — недовольно бросил Орлинский, рассматривая принесенную тем деревянную ложку.

— Да вы не глядите, чистая! — успокоил Костюк. — А деревянная, чтоб заточить не пытались.

«Все еще хуже, чем я думал, — отводя глаза, неслышно прокомментировал бывший статский советник. — Надо бежать. Как можно скорее. Иначе отсюда уже не выйти. Дзержинский решил закончить игру в кошки — мышки. Он будет держать меня здесь, а когда мышеловка захлопнется, порешит вместе с попавшимися мышками… Либо бежать, либо…» — Орлов мучительно пытался сообразить, чем еще может пригодиться высокому покровителю, и не вообще, а сейчас, немедленно.

— Костюк, ты там еще? — крикнули снизу.

— Ага! Чего случилось?

— Там к нашему этот пришел. Ну… Тот, нерусский!

— Китаеза, что ли?

— Ну да. Ты уж спроси у товарища Орлинского — пущать, или нехай ждет?

Костюк поглядел на подопечного, полоскавшего ложку в малопривлекательного вида похлебке.

— Пусть входит, — кивнул тот.

— Пущай его! — передал вниз Костюк.

«Может, не все еще потеряно? — возникла в голове Орлова отчаянно — жалобная мысль. — Может, я сам себя запугиваю? Вот, интересуются — пускать ко мне посетителя или повременить. Опять же, вообще кого — то пускают. Отрадный признак».

Он оборвал себя: «Что ты себе вообразил? Или забыл, как сам вел допрос — тогда в Варшаве, без малого двадцать лет назад? Улыбайся, пока набрасываешь удавку. Или ты думаешь, что Дзержинский настолько глуп, что не усвоил твой урок? Нет, он совсем не глуп».

Фен Бо буквально взлетел по лестнице и, легкой танцующей походкой обогнув массивного Костюка, застыл перед начальником:

— Ваше приказание выполнено.

В присутствии китайца Орлинский почувствовал себя увереннее. Конечно, висевший над головой меч пролетарского возмездия грозил рухнуть ровно так же, как и минуту назад, но теперь статскому советнику было кого позвать на помощь против этих безмозглых мордоворотов.

— Благодарю вас, товарищ Костюк, — командным тоном произнес Орлинский. — Будьте добры, принесите ужин и товарищу Фен Бо.

— Слушаюсь, — пробасил охранник и скрылся за дверью.

— Друг мой, — скороговоркой начал Орлов, едва стихли шаги на лестнице, — мы в очень опасном положении. Я должен вас предупредить, потому что не могу, не имею морального права использовать вас как пешку в чужой игре. Но скажите сперва — вы мне доверяете?

— Всецело доверяю, товарищ Орлинский, — бойко отрапортовал китаец.

— Мы работаем против сильной белогвардейской организации. Дзержинский решил, так сказать, «ловить на живца» и для этого создал в Ленинграде и в Москве псевдоконтрреволюционное подполье. Все шло в соответствии с планом, но, вероятно, Феликсу Эдмундовичу для пущей убедительности будущего судебного процесса нужны реальные жертвы с нашей стороны. Одной из них, по всей видимости, должен стать я. И как мой помощник, получается, и ты.

— Это очень плохо. Совсем нехорошо! Я так старался! Прикинулся ординарцем доктора, был рядом с ним весь день. Главное — я нашел женщину, которую ищет ГПУ! Она там.

— Так — с… — оживленно забарабанил пальцами Орлинский. — Ты хочешь сказать, что в лаборатории профессора Дехтерева скрывается Татьяна Михайловна Згурская?

— Да, я видел ее на портрете, который вы давали доктору. Профессор не доверяет датчанину, все время отсылает его от себя. Я решил за ним проследить.

— За профессором?

— Да. В том доме, где сейчас лаборатория, раньше было какое — то общежитие, остались кровати с постелями. Профессор тайком вынес в кабинет один из комплектов, из столовой потребовал принести к себе две порции обеда, но посуду обратно не вернул. Доктор вечером уехал, а я остался следить. Когда стемнело, вижу: профессор выходит из кабинета, с ним Згурская и еще один мужчина. Плечистый, с усами. Они спустились по боковой лестнице на первый этаж — там в дальней комнате, как оказалось, есть подземный ход. Женщина и усатый туда спустились, потом женщина вернулась, а усатый остался внизу.