— Няню отпустят? — восхищенно переспросила девочка, смаргивая слезы.

— Конечно. ОГПУ не борется с нянями, оно стоит за справедливость. Надеюсь, вы понимаете это.

— Понимаю! — горячо подтвердила Ольга.

— В таком случае, хорошо бы, если б вы помогли нам найти маму и Петра Федоровича. Этим вы даже не нам помогаете, а их самих от гибели спасаете.

— Я бы с радостью, да только мне ничего не известно.

Дзержинский сделал несколько глотков, пристально разглядывая маленькую собеседницу: «Похоже, она не врет. Наивная, искренняя душа. Что же с ней делать? Отвезти обратно в Расторопино и установить наблюдение, ожидая, когда Згурская или хотя бы этот Судаков за ней пожалуют? Но сколько времени на это уйдет? Неделя, месяц, год? А у нас лишнего часа нет. Надо как — то привлечь внимание Згурской, вытащить ее из убежища. Но как? Не поместишь же в газетах объявление: «Задержана девочка. Звать Ольга Згурская. Желающим забрать — просьба явиться на Лубянку». Н — да, в газетах о таком не написать, это не приезд коронованной особы. Хотя…»

Глаза Дзержинского блеснули и он поспешил опустить их.

— Скажите, Ольга Владимировна, вам нравится жить в Советском Союзе?

— Нравится, — без запинки ответила девочка. — Кончено, здесь тяжело, но мы строим замечательное счастливое будущее, где не станет места угнетению человека человеком, где всякий будет получать по труду!

— А вот ответьте мне. Правда ли, что ваша крестная — великая княгиня Ольга Константиновна — нынешняя королева — регентша Греции?

— Мама рассказала мне об этом совсем недавно.

— Могли бы вы написать ей открытое письмо, в котором честно рассказать, что собой представляет новая Россия? Что здесь не живут исчадия ада, что мы хотим не гибели, а возрождения страны?

— Могла бы, — подумав с полминуты, кивнула Ольга. — А зачем?

— Мы разместим это письмо в «Правде», и Ольга Константиновна поймет, что не стоит пугаться торговать и поддерживать дипломатические отношения ее страны с Советским Союзом. И к ее голосу прислушаются многие.

— Хорошо. Я напишу.

— Только уж постарайтесь. Возможно, что такое письмо захотят перепечатать многие газеты.

— Я постараюсь.

— Вот и ладно. А пока ни о чем не беспокойтесь. Мы вас поселим в тихом месте. А когда найдем Татьяну Михайловну, надеюсь, вы нам поможете все объяснить, чтобы избежать ненужного кровопролития. Подождите пока в приемной, я распоряжусь.

Он вызвал секретаря:

— Будьте любезны, отвезите девочку на одну из наших конспиративных квартир. Позаботьтесь, чтобы была горячая вода, достойные условия и хорошее питание. Разумеется, круглосуточный надзор.

— Есть! Разрешите идти?

— Нет, постой. SR–77 докладывал, что у него появился контакт в «Пари трибюн».

— Так точно.

— Пусть использует свой контакт. Завтра в «Правде» должно появиться открытое письмо Ольги Згурской к королеве Греции. Пусть сделает все, чтобы послезавтра это письмо напечатали на страницах «Пари трибюн», а желательно и в других французских газетах.

Август 1629

Згурский ворвался в свой терем, разбросав по пути встречавших его челядинцев и довольно резко отстранив прильнувшую к его груди жену. Лун Ван сидел за столом, в руках его была маленькая расписная чашечка, над которой поднимался пар.

— Здравствуй, Юй Лун, — улыбнулся старик, пригубливая из драгоценного фарфора. — Надеюсь, ты добрался благополучно? Это напиток из верхних листиков кустарника ча, я только заварил его. Не желаешь ли?

Федор Згурский задохнулся от гнева.

— Да как ты посмел пожаловать в мой дом, демон? — Он сжал кулаки.

— Я вижу, тебя мало интересует, какова была моя дорога. Желаешь расправиться со мной? Это неучтивое и глупое желание. Но чтобы тебе раз и навсегда распрощаться с ним, вероятно, стоит попробовать.

— Ты явился гостем, я не могу поднять на тебя руку, — буркнул воевода. — Уезжай, улетай, делай, что тебе заблагорассудится, но только убирайся отсюда!

— Гнать из дому гостя или же поднимать на него руку — все едино, — пристально наблюдая за хозяином, улыбнулся Лун Ван.

— Зачем ты преследуешь меня? Не видать тебе моей души! Вот на, получи! — Згурский широко перекрестился. — Сгинь, расточись, морок адский!

Лун Ван еще раз отхлебнул темного густого настоя.

— Может, все — таки выпьешь ча? Очень помогает очистить мысли с дороги.

— Да ты издеваться вздумал? — Згурский в ярости схватился за саблю. Еще мгновение, и она привычно вылетит из ножен, неся смерть всякому, кто станет на ее пути.

И тут же мощный удар сбил Федора с ног. Тот вскочил, кипя от гнева, готовый сразиться с чужестранным демоном и, если надо, доблестно пасть в честной схватке. Но только поднялся он, что — то жесткое и гибкое, как якорный трос, обвило его ноги, дернуло, перевернуло, а затем прижало к потолку.

— Ты забываешь, что я, как и ты, дракон, мой маленький Юй Лун, — продолжая улыбаться, напомнил гость. — У дракона есть хвост. Ты вновь хватаешься за оружие, вновь противишься очевидному. И все лишь потому, что не понимаешь его. Но и когда понимаешь — все равно противишься. Сколько еще доказательств нужно, чтобы принять истину — ты нашего рода, и должен быть с нами. Потом, если очень захочешь, сможешь навещать этот мир, но жить в нем — зачем тебе такой удел? Зачем каждый раз ты обрекаешь себя на долгую сонную зиму, зачем мрак твоего сознания порождает страхи для прочих живущих тут? Ты печешься о своей душе, Юй Лун? Что за нелепость! У тебя нет души — как ее понимают в твоей вере. Ты не существуешь здесь, сейчас. Для этого мира ты существуешь всегда.

— Не запутаешь, не запугаешь меня, дьяволово отродье! — прохрипел Згурский. — Даже если на твоей стороне сила, не отрекусь от веры своей! От Господа нашего и святых его.

— Святых? — Лун Ван засмеялся и поставил чашечку на стол. — Всякий раз незадача с твоей памятью. Скажи, Юй Лун, ты помнишь, как первый раз влюбился в смертную девушку?

— Здесь моя любовь и нет иной!

Невидимая сила, удерживающая его прижатым к потолку светлицы, неумолимо повлекла за собой и усадила за стол перед Лун Ваном.

— Да, ты говоришь правду. В этой твоей жизни у тебя нет иной любви и быть не может. Драконы постоянны. Но вспомни город Таре у Серединного моря — в одном из своих путешествий, обратившись человеком, ты пришел туда и увидел дочь правителя. Ее звали Тамея.

— Я никогда не слышал этого имени.

— Слышал, Юй Лун, слышал. Ты увидел ее и решил, что без этой девушки свет тебе не мил, что готов остаться здесь, быть навеки заключенным в человеческую оболочку, лишь бы быть с ней. Видеть, как она старится, умирает. Мне это дико, Юй Лун — такого никогда не было среди внуков и правнуков, подаренных мне сыновьями. Но ты — единственный наследник моей дочери. Возможно, твоя нелепая привязанность к людям продиктована тем, что отцом твоим был человек, хоть здесь его и считают полубогом. Ты заигрался, мой мальчик.