оглядывайся». Жизнь его была полна событиями и многочисленными переездами. В долгих скитаниях по российскому бездорожью у Даля не раз появлялись причины к тому чтобы оглянуться, но и времени было достаточно, чтобы прислушаться к русской речи, к говорам различных губерний.

Над своим знаменитым словарём Владимир Иванович работал практически всю жизнь. В первом издании «Толкового словаря живого великорусского языка» было около 200 тысяч слов. Примерно 120 тысяч Даль извлёк из предшествующих словарей, 80 тысяч собрал сам.

За долгие годы кропотливого труда всякое случалось в жизни собирателя. Об увлечении Даля знали многие, и вот как-то министр просвещения князь Ширинский-Шихматов предложил Владимиру Ивановичу передать Академии наук запасы собранных им слов по следующим расценкам: 15 копеек за каждое слово, которого нет в академических изданиях, и по 7,5 копейки – за дополнения и поправки.

– Я предложил, – вспоминал Даль, – взамен этой сделки другую: отдаться совсем, и с запасами, и с посильными трудами своими, в полное распоряжение академии, не требуя и даже не желая ничего, кроме необходимого содержания; но на это не согласились, а повторили первое предложение.

Тогда Даль отправил в академию 1000 новых слов и 1000 дополнений к старым, то есть на сумму в 225 рублей. Академики обрадовались такому лексическому дополнению, но поинтересовались, сколько же у Владимира Ивановича ещё есть в запасе. Тот ответил, что точно не знает, не считал, но полагает, что несколько десятков тысяч. На этом партнёры расстались.

– Покупка такого склада товара сомнительной доброты, по-видимому, не входила в расчёт, и сделка оборвалась на первой тысяче, – шутил позднее учёный.

Работой Даля интересовалась даже полиция. В 1853 году для борьбы с раскольниками (старообрядцами) был создан Особый секретный комитет. Сыщики обратили внимание на то, что в переписке противников официальной религии употребляется особый язык. По мнению «знатоков» нового полицейского ведомства, лексика его очень напоминала язык офеней – мелочных торговцев вразнос.

Даль был известен Особому секретному комитету как автор словаря «Условного языка петербургских мошенников». Поэтому к нему обратились с просьбой подготовить словарь языка офеней. В 1854 году Владимир Иванович сделал необходимую работу – составил толковый и полный русско-офенский словарь. К разочарованию полицейских чиновников, им не удалось обнаружить никакой связи языка офеней с раскольничьим, в их языке вообще не оказалось слов, связанных с религиозными понятиями.

Даль был и автором профессионального словаря петербургских шерстобитов. Но главным для него оставался «Толковый словарь живого великорусского языка». Чтобы завершить работу над ним, в 1859 году Владимир Иванович вышел в отставку и поселился в Москве на Большой Грузинской улице.

Дом этот (№ 4) сохранился до нашего времени. Это памятник архитектуры конца XVIII столетия. В середине XIX века здание с колоннами и высокими окнами главенствовало над местностью. За домом был разбит парк, доходивший до Садово-Кудринской. А с парадного входа открывался красивый вид на Пресненские пруды и поле. В этом доме Владимир Иванович завершил свою полувековую работу.

Аксаковы и Киреевские, И. П. Погодин и П. Ф. Писемский, нередко заглядывавшие к Далю, всегда заставали его за изматывающей работой. Владимир Иванович сам раскладывал карточки по алфавиту, вычитывал гранки, делал корректорскую правку. Почитатели титанического труда учёного с восхищением передавали друг другу:

– Сидит, зарывшись в букву «К».

– Перешёл к букве «Л».

Детей своих Владимир Иванович неоднократно предупреждал:

– Если случится пожар, вы не кидайтесь спасать имущество, а возьмите из письменного стола материалы словаря и несите в сад.

К счастью, учёный благополучно завершил свой труд. «Толковый словарь живого великорусского языка» выходил с 1863 по 1866 год (четыре тома) в Москве. Словарь этот – явление исключительное и, пожалуй, единственное в своём роде. Другого такого труда русская лексикография не знает. Время не сделало его ни устаревшим, ни «отставшим» от науки языкознания.

Кстати. В декабре 1941 года дом В. И. Даля на Большой Грузинской едва не стал жертвой налёта. Во дворе, рядом с домом, упала бомба, но не разорвалась. При её обезвреживании обнаружилось, что вместо взрывчатки в ней лежал… русско-чешский словарь. Не символично ли, что бомба со столь оригинальной начинкой сохранила для нас пенаты создателя «Толкового словаря живого великорусского зыка»?

Большая Никитская – Хорошёвское шоссе

Б. Никитская начинается от Моховой улицы. В XIV–XV веках по её трассе проходила дорога на Волоколамск и Новгород. В 1565–1571 годах в начале её находился Опричный двор Ивана IV Грозного. Через два с половиной столетия здесь сложился комплекс зданий Московского университета; МГУ и Московская консерватория – самые значимые объекты на Большой Никитской.

Два гения. Такое бывает редко: встретились два гения – Л. Н. Толстой и П. И. Чайковский. Случилось это в один из декабрьских вечеров 1876 года.

С давних пор Лев Николаевич был близок с Н. Г. Рубинштейном. И вот специально для писателя в здании консерватории Николай Григорьевич устроил музыкальный вечер, на котором исполнялись камерные и вокальные произведения великого композитора.

Вечер, проведённый на Большой Никитской, произвёл на Толстого сильнейшее впечатление. В письме к брату Пётр Ильич с гордостью сообщал об ошеломляющем впечатлении, испытанном писателем. А спустя десять лет писал в дневнике: «Может быть, ни разу в жизни я не был польщён и тронут в своём авторском самолюбии, как когда Л. Н. Толстой, слушая Andante моего Первого квартета и сидя рядом со мной, – залился слезами».

Встреча с писателем носила дружеский характер. Началась она с угощения. Концерт проходил в Малом (Круглом) зале. Толстой остался очень доволен приёмом и потрясён музыкой. «Я никогда не получал такой дорогой для меня награды за мои литературные труды, – писал Лев Николаевич Чайковскому. – И какой милый Рубинштейн. Поблагодарите его ещё раз за меня. Он мне очень понравился. Да и все эти жрецы высшего в мире искусства, заседавшие за пирогом, оставили мне такое чистое и серьёзное впечатление. А уж о том, что происходило для меня в Круглом зале, я не могу вспомнить без содрогания».

Огорчило писателя одно – мимолётность встречи: «Сколько я не договорил с вами! Даже ничего не сказал из того, что хотел. И некогда было. Я наслаждался. И это моё пребывание в Москве останется для меня одним из лучших воспоминаний».

Вскоре в Ясную Поляну пришёл ответ Чайковского: «Как я рад, что вечер в консерватории оставил в вас хорошее впечатление. Вы можете из этого вывести заключение, что пара ушей такого великого художника, как вы, способны воодушевить артистов в сто раз больше, чем десятки тысяч ушей публики. Вы один из тех писателей, которые заставляют любить