— Мы нашли часовню, — сообщил Ваард, увидев Лорна.

По сторонам донжона стояли три зубчатых угловых башенки одной с ним высоты. В первой располагалась винтовая лестница, которая соединяла все этажи. Две других были устроены в виде пустых круглых помещений, куда свет проникал сквозь крестообразные бойницы. На цокольном этаже одно из этих помещений было окружено стеной. Никто особенно не интересовался им, пока Дуэйн не уничтожил кирпичную перегородку, которая преграждала доступ внутрь.

За ней-то и обнаружилась старая часовня.

Очевидно, она посвящалась одному из Божественных драконов, но статуя с распахнутыми крыльями, которая стояла над алтарем, была изуродована до неузнаваемости. Кроме того, все барельефы и настенные росписи были сбиты молотком и зубилом.

Иссарис сидел на каменном алтаре и, казалось, чего-то ждал.

С недоумением Лорн осторожно перешагнул через развалины, которые преграждали порог. Он не знал, что Ониксовая гвардия молилась кому-то из Божественных, и спрашивал себя, кто бы это мог быть. И если предположение верно, то когда гвардия перестала это делать? И почему? Зачем понадобилось заделывать комнату, почему было не перестроить ее? Зачем уродовать статую? Из ненависти? Или от страха? Когда это случилось — до роспуска Ониксовой гвардии или после?

— Это не все, — сказал Логан. — Посмотрите.

Лорн зашел за алтарь и увидел на полу широкую плиту с гравировкой. Он сел на корточки. Записи были соскоблены и стали неразборчивыми, но один из углов плиты отломился, и сквозь отверстие можно было разглядеть темную полость.

Лорн склонился, снял очки…

И с трудом подавил дрожь.

Он тотчас ощутил то, чего не ощущал уже значительное время: присутствие Тьмы. Ему показалось, будто он услышал свист взбешенного ветра, пронзительные крики под огромными сводами, стоны терзаемых душ. Его охватил ледяной холод.

Он выпрямился. Иссарис тотчас прыгнул ему на руки.

— Никому не прикасаться к плите, — приказал он Лайаму. — А зал замуровать обратно.

Лайам кивнул.

Сумев скрыть тревогу благодаря вовремя подоспевшему Иссарису, Лорн говорил сдержанным и спокойным голосом. Тем не менее остальные смотрели на него с удивлением. Лорн мог бы ничего не объяснять: его приказ все равно выполнили бы. Но он не хотел пробуждать подозрения.

— Мы еще успеем обследовать его позже, — сказал он. — Сейчас у нас есть более срочные дела.

Объяснение, казалось, удовлетворило всех. И только Ваард нахмурил брови.

— Обследовать что? — громким голосом спросил кто-то.

Лорн узнал голос Алана и повернулся, в то время как остальные ошеломленно замолчали и тотчас преклонили колено и опустили голову.

Принц, казалось, ничего не заметил и вошел в часовню как к себе домой.

— Что это за место? — спросил он.

— Бывшая часовня, — ответил Лорн. — Ее обнаружили только что, и мы не знаем, кому она была посвящена. А под нашими ногами, похоже, находится крипта.

Алан с удивлением осмотрел стертый орнамент.

— Я не знал, что Ониксовая гвардия сооружала часовни…

— Я тоже. Эта, возможно, единственная.

Лорн обещал себе задать этот вопрос Сибеллюсу.

— Я пришел за тобой, — сообщил Алан.

— За мной? Но зачем?

— Ужин у Энцио, — сказал принц, выводя Лорна из часовни. — Энцио. Ты помнишь Энцио, не так ли? Высокий? Брюнет? Считает себя красивее нас с тобой, но умом не дотягивает?

Они вышли во двор.

Солнце садилось, но Лорн, не спуская Иссариса с рук, вынужден был вновь надеть свои затемненные очки.

На дворе их ожидали две лошади.

— Что, его тоже с собой берем? — спросил Алан, кивнув в сторону кота.

Сибеллюс вышел из Королевского архива чуть позже обычного.

Прежде чем закрыть тяжелую дверь, он подал голос и убедился, что уходит последним. Бесполезная предосторожность. С тех пор как Дариль перешел на службу к Лорну, старший архивариус не рисковал больше запереть кого-нибудь в архиве. Не потому, что подросток имел привычку работать допоздна. Но ему случалось засыпать до закрытия и просыпаться глубокий ночью в компании мышей, которые в изобилии населяли шкафы, и пары сов, которые гнездились на крыше.

Сибеллюс, улыбался.

Он был вынужден признаться себе, что скучал по Дарилю. Его бывший ученик был одним из наименее способных, кого ему когда-либо приходилось учить. Но по крайней мере он был полон энтузиазма, в отличие от обоих сотрудников, которые состояли в подчинении у старшего архивариуса и не делали почти ничего, чтобы заслужить свое жалованье. Очень скудное жалованье, конечно. Это, без сомнения, все объясняло.

Сибеллюс, который дошел до возраста, когда число оставшихся зим уже сочтено, часто спрашивал себя о том, что будет с дорогими его сердцу архивами, когда он уйдет на покой или, что еще вероятнее, отойдет в мир иной среди своих реестров, свитков и пергаментов. Он опасался, что от всего этого не останется и следа. Что не выбросят, то уничтожат, а что не уничтожат, то забудут. Если Королевский архив был памятью Верховного королевства, Сибеллюс был последним хранителем этой обреченной памяти.

Настала ночь, и он шел той дорогой, которая вела к небольшому дому, где почти ничего не изменилось со смерти его супруги. Погода была приятной, и Сибеллюс с удовольствием неторопливо шагал по улицам, радуясь возможности подышать чем-то еще помимо вековой пыли.

И предаться размышлениям.

Погруженный в мысли, он не заметил человека, который следовал за ним уже несколько дней; не сразу заметил он и тех, кто прижался к стене на углу улицы, пустынной в этот час. Если бы он жил в Красных Мостовых, возможно, он узнал бы агентов, состоявших на службе у Андары. Он решил, что это воры, и произнес:

— У меня… У меня почти ничего нет. Держите. Возьмите все.

Но они пришли не за деньгами.

Сибеллюс не увидел, как был нанесен первый удар.

К ужину, куда пригласили Лорна, ожидали приблизительно двадцать гостей. Среди них были наследный принц и Министр Эстеверис, который между тем заранее извинился за то, что пробудет недолго. Ужин должен был состояться во дворце, в больших гостиных резиденции Сарма и Валланса. Из всех резиденций, предоставленных во дворце иностранным посольствам, эта считалась одной из самых роскошных и изысканных. Она возвышалась посреди великолепного сада, с террас которого открывался неповторимый вид на Ориаль.

Лорн отказался от приглашения, но Алан не желал ничего слышать. Лорн никогда не любил светских приемов, и с тех пор как вернулся, он чувствовал себя хорошо только в одиночестве, в компании близких друзей или в узком кругу. Однако приглашение он отклонил по той причине, что опасался встречи с Алиссией. Когда-то он безумно любил ее, верил, что она — женщина его жизни, та, с которой он будет счастливо жить до конца своих дней. Он был так пылко влюблен, что, казалось, мог сделать все что угодно, пожертвовать чем угодно, лишь бы быть вместе с ней. В те годы, что он томился в подземельях Далрота, воспоминание об Алиссии часто оставалось главным утешением его души.