Когда же Свистунов отправился в командировку?

Хорошо известно, что весь день 12 декабря 1825 года Свистунов провел в Петербурге. Утром или даже днем Свистунов совещался со своими товарищами — молодыми заговорщиками из Кавалергардского полка. Затем двое из последних — поручик И.А.Анненков и корнет Д.А.Арцыбашев — ездили к Е.П.Оболенскому, где застали и Рылеева.

Там собралась довольно интересная компания: помимо двоих названных кавалергардов представители от еще трех гвардейских полков и флотского Гвардейского экипажа: поручик А.Н.Сутгоф (сын генерала), подпоручик Н.П.Кожевников, поручик барон А.Е.Розен, корнет князь А.И.Одоевский, лейтенант А.П.Арбузов.

В официальном докладе Следственной комиссии говорится: «Князь Оболенский сообщил им приказ диктатора и Думы стараться в день, который назначится для присяги, возмутить и вести за собой на Сенатскую площадь сколько им будет возможно нижних чинов из полков своих, а если не удастся, то по крайней мере быть самим». При этом был изложена и четкая схема восстания: «приготовлять солдат к возмущению изъявлением сомнений в истине отречения государя цесаревича и с первым полком, который откажется от присяги, идти к ближайшему, а там далее, увлекая один за другим. /…/ потом все войска, которые пристанут, собрать перед Сенатом и ждать, какие меры будут приняты правительством. Они думали, /…/ что ваше величество, не употребляя силы для усмирения мятежников, решитесь скорее отказаться от прав самодержавия и вступите с ними в переговоры».

В мятеже действительно приняли самое горячее участие все перечисленные мальчишки, кроме кавалергардов: Анненков и Арцыбашев сразу проявили нерешительность, ссылаясь на слабость авторитета заговорщиков в своем полку, а затем, в отличие от других участников данного совещания, не появлялись на дальнейших собраниях, имевших место на квартире уже у Рылеева.

Отметим поразительный факт: выступление Оболенского перед собранными молокососами — первое по ходу событий указание на директивное решение, принятое о восстании. Не существует никаких других упоминаний об обсуждении этого вопроса, которое завершилось бы голосованием или каким-либо иным коллективным или даже индивидуальным окончательным решением.

На всех совещаниях заговорщиков, имевших место до 11 декабря включительно, происходивших преимущественно на квартире Рылеева, такое решение не принималось — происходило как бы предварительное обсуждение вариантов.

На совещаниях, происходивших там же 12 (после описанного выше) и 13 декабря, такое решение тоже не принималось. Обсуждалось множество принципиальных и технических подробностей; некоторые отбрасывались, а другие принимались к практической реализации, высказывалась масса сомнений, но и тогда не решелся вопрос: или-или. Похоже, все уже было решено до появления Рылеева в квартире Оболенского, а затем — вызова туда же семерых перечисленных молодых людей, которым была спущена прямая директива.

Кто же принял это решение?

Прежде чем дать очевидный ответ на этот вопрос, рассмотрим до конца, кто и как распорядился судьбой Свистунова.

Помимо совещания у Оболенского, там же имело место, как очевидно из нижеследующего, и сообщение Анненкова и Арцыбашева руководителям «Северного общества» о командировке Свистунова.

Свистунов оставался в Петербурге до позднего вечера 12, более вероятно — до 13 декабря и даже возможно до раннего утра 14 декабря — это следует из перечисленных ниже фактов.

Известно, что Анненков и Арцыбашев, вернувшись от Оболенского, продолжили совещания с товарищами, уговаривая Свистунова остаться и принять участие в восстании, о котором до этого и речи не было. Свистунов отказался.

Кроме того, отправляясь в поездку, он отказался взять на себя передачу «Южному обществу» решения о восстании, о чем его просил Оболенский, но согласился передать в Москву к М.Ф.Орлову письмо от С.П.Трубецкого и какое-то устное сообщение к С.М.Семенову. Следовательно, он не только сносился, но, возможно, и непосредственно виделся с самими руководителями «Северного общества» уже после окончательного решения о восстании, продекларированного на дневной встрече Оболенского и Рылеева с его однополчанами и другими молодыми заговорщиками.

Следственная комиссия утверждала, что это письмо Трубецкого было отправлено одновременно с тем письмом А.А.Пущина туда же в Москву, которое цитировалось нами выше, и также было написано после окончательного решения о выступлении заговорщиков. Третье письмо, отправленное тогда же, было написано Трубецким к С.И.Муравеву-Апостолу и послано с другим добровольным курьером — девятнадцатилетним прапорщиком Ипполитом Муравьевым-Апостолом, самым младшим из братьев. Все эти письма были отправлены 12 или 13 декабря (последнюю дату указывала Следственная комиссия) — точнее установить трудно, но не ранее вечера 12-го, когда все их отправители и инициаторы (Трубецкой, Пущин, Рылеев и Оболенский) едва успели уяснить собственные планы, о которых они хотели уведомить единомышленников в провинции.

Сразу после 14 декабря остававшиеся на свободе Ипполит Муравьев-Апостол и Свистунов уничтожили находившиеся при них письма, и их содержание восстановить невозможно. Письмо же Пущина, отправленное с официальным курьером Российско-Американской компании (управляющим ее конторой в Петербурге был Рылеев), дошло до Семенова, распространившего его содержание среди московских друзей, а затем оно попало в руки властей. И.Д.Якушкин оказался среди читателей этого письма в те сутки, пока до Москвы еще не дошла весть о событиях 14 декабря. Якушкин упомянул в мемуарах, что письмо было датировано 12 декабря.

В принципе можно допустить, что командировка П.Н.Свистунову и Н.А.Васильчикову была выписана их непосредственным начальством еще до утра 12 декабря (такую возможность мы рассмотрим ниже), когда Милорадович принялся за поиски заговорщиков. Но в любом варианте они выехали из столицы заведомо позже того момента, когда Милорадович мог убедиться, что их выезд из Петербурга еще не произошел, после чего должен был бы отдать приказ задержать их на заставе. Проще всего было бы арестовать Свистунова просто дома — ведь он ни от кого не прятался!

Интересно также, что весть о неудачном выступлении 14 декабря настигла Свистунова раньше, чем полиция, которая теоретически должна была последовать за ним в погоню — иначе бы он не уничтожил письмо, которое вез.

Не сделал Милорадович и очевиднейшего шага, о котором почти прямо говорит Николай — даже не попытался выяснить у друзей и сослуживцев Свистунова и Вадковского, что же им известно о заговоре. А ведь откровенное признание любого из них в критические дни 12–13 декабря (на что почти все декабристы быстро и охотно шли после 14 декабря) заведомо разрушило бы все планы заговорщиков — ведь молодые кавалергарды знали главных руководителей мятежа!

Все это позволяет сделать вывод, что Милорадович не принял никаких мер к аресту Свистунова ни 12-го, ни 13, ни с утра 14 декабря!

Мало того: совершенно очевидно, что именно Милорадовичем Свистунов и был выставлен из Петербурга — без содействия генерал-губернатора, контролировавшего въезд и выезд из столицы, этого просто не могло произойти!