иными словами, одна из групп, тяготевших к Республиканскому центру. О последнем Деникин говорит, что тот имел одно важное преимущество над всеми остальными: у него были финансовые средства. Эти средства обеспечивала богатая буржуазия, которая «подняла тревогу после июльских дней, показавших слабость Временного правительства, и предложила [Республиканскому центру. – Примеч. авт.] свой первый финансовый взнос, чтобы спасти Россию... от неминуемо надвигавшейся опасности большевизма». Представители банковской, торговой и промышленной аристократии не вступали в ряды таких организаций «из страха быть скомпрометированными в случае неудачи»12.

   Но кто именно входил в их число? Летом 1917 г. представители Союза офицеров ставки доложили о серии шагов, предпринятых для установления связей с гражданскими организациями. «Русские гражданские группы, особенно кадетские, обещали нам свою полную поддержку. Мы встречались с Милюковым и Рябушинским. Обе группы сулили нам помощь союзников, правительства, прессы, в том числе и финансовую... Московская группа приняла нас радушно, петроградская держалась уклончиво. Группа Рябушинского была более сговорчива».

   Во время триумфального приема Корнилова в Москве на открытии Государственного совещания представительница одного из старейших купеческих родов, миллионерша госпожа Морозова встала перед ним на колени.

   Троих представителей торгово-промышленной буржуазии – Третьякова, Сироткина и Рябушинского – пригласили на тайное совещание ставки для обсуждения вопроса о формировании правительства Корнилова.

   Позже, 12 сентября, когда «люди Корнилова» уже сидели в тюрьме, генерал Алексеев писал Милюкову: «Я не знаю адресов господ Вышнеградского, Путилова и т. д. Семьи арестованных офицеров начинают голодать. Я очень прошу помочь им. Нельзя позволить голодать тем, кто был связан с тобой общностью идеалов и планов». Иначе «генерал Корнилов будет вынужден подробно объяснить суду все приготовления, все сделки с лицами и кругами и рассказать об их участии, чтобы показать русскому народу, с кем он шел рука об руку».

   Было упомянуто только несколько имен. Но Вышнеградский, Путилов, Рябушинский, Сироткин, Третьяков и клан Морозовых были сливками российского делового мира.

   Слияние корниловского движения с классовыми организациями крупной буржуазии и землевладельцев требовало своего логического завершения – союза с прежними политическими представителями этих кругов, остатками царской Государственной думы.

   Шидловский пишет:

   «Примерно в это время группа молодых офицеров ставки выразила желание провести конфиденциальные переговоры с некоторыми из наиболее видных членов Думы. Было созвано небольшое и абсолютно тайное совещание. Офицеры заявили, что они уполномочены Корниловым сообщить Думе: на фронте и в ставке все готово для свержения Керенского; требуется лишь согласие Думы на заявление о том, что переворот совершается в ее пользу и, так сказать, при ее поддержке. Члены Думы отнеслись к этому предложению очень осторожно и после тщательных расспросов пришли к выводу, что дело организовано недостаточно серьезно»13.

   В этом свидетельстве речь явно идет о московском визите специального эмиссара ставки полковника Роженко, состоявшемся в первой декаде августа. Согласно Деникину, «в апартаментах видного кадетского лидера прошло совещание влиятельных членов Думы и других политических вождей». После очень поверхностного доклада Роженко о назревшем конфликте между Корниловым и Керенским, возможном использовании кавалерийского корпуса для предотвращения большевистского путча, ликвидации Советов, а заодно и правительства стало ясно, что «все сочувствовали, но никто не верил в успех или не желал связывать с ним себя или политическую группу, которую он представлял». Через несколько дней дискуссия возобновилась «в более широком кругу либеральных и консервативных гражданских лидеров». Милюков от имени партии кадетов выразил «сердечное сочувствие намерению ставки положить конец засилью Советов и разогнать их, но чувства масс таковы, что партия не может оказать ставке никакой помощи». Родзянко также заявил, что Государственная дума абсолютно «бессильна», но в случае успеха может быть «гальванизирована» и сумеет принять участие в «организации правительства».

   Корниловские офицеры не были удовлетворены приемом, который встретили в этих кругах. Симпатии мятежу выражались сугубо платонические. Выслушав их, один офицер заключил: «Как ни прискорбно, но приходится признать: мы одни». Вывод был правильным. В критический момент политические круги, приветствовавшие переворот, не смогли бы вывести на улицу ни одного человека. У этого политического штаба уже давно не было и намека на армию, которая могла бы ответить на его призыв. Контрдемонстрация в защиту Милюкова перед его отставкой, прозванная «демонстрацией котелков», была предпоследней попыткой оживить эти силы. Последней стала попытка организовать приветственную встречу Корнилова, прибывшего на московское Государственное совещание; но на эту встречу собрались почти исключительно молодые офицеры – те самые, которые тщетно искали эффективной поддержки со стороны гражданского населения. Корниловское движение приобрело фасад, который украшали имена вчерашних звезд «высокой политики»; этот фасад обладал большими связями и влиянием, пользовался авторитетом у союзников и журналистов и имел деньги. Он мог оказать моральную поддержку, выдвинуть лозунг государственного переворота, создать для него благоприятную общественную и политическую атмосферу, «нажать» на правительство – вот и все. Если бы заговор удался, эти круги утвердили бы его результаты, увенчали лаврами его лидеров и двинулись вперед с открытым забралом; но в случае неудачи они попытались бы спасти свою шкуру и вновь затаиться до лучших времен.

   В таких условиях фасад начал действовать. Он сделал попытку мобилизовать практически те же силы, которые когда-то мобилизовал против самодержавия, всего-навсего сдвинув свой фронт слегка налево. Все несоциалистические силы объединились в общий антисоциалистический блок. Как и раньше, его душой стал Милюков, а формальным лидером – Родзянко. Блок был создан на «малом совещании гражданских лидеров», предшествовавшем московскому Государственному совещанию. «Участвовавшие в нем три с небольшим сотни человек, – пишет Милюков, – представляли самые разные политические группы и тенденции, от лидера кооперативного движения Чаянова до землевладельца князя Кропоткина». Его положительная платформа была определена как «создание сильного национального правительства для спасения единства России» (формула князя Трубецкого); отрицательная – как «борьба с влиянием Советов на правительство»14. Керенский рвал и метал. Он говорил Кокошкину: «Милюков организовал «прогрессивный блок» против Временного правительства так же, как однажды организовал его против Николая II». Деникин соглашался с Керенским: «Если многие представители нового «прогрессивного блока» – каким в сущности было «совещание гражданских лидеров» – не были поставлены в известность о точных датах, то они, по крайней мере, сочувствовали идее диктатуры; одни догадывались, другие знали о предстоящих событиях».

   Состав нового блока практически совпадал с составом старого; его лидеры были теми же. Но на сей раз это был либерально-консервативный блок. Например, главной на совещании была речь Алексеева; этот человек, выдвинувший идею военной диктатуры еще при царизме, в старом «прогрессивном блоке» был бы невозможен. То же самое можно сказать о лидере Союза землевладельцев князе Кропоткине (которого не следует путать со знаменитым