Спешить ему некуда.

Аккуратно, как по линейке, Линден начертил мелом пентаграмму, благо на уроках рисования он всегда получал высший балл. Латынь тоже пришлась кстати, и мальчишка сумел без запинки произнести нужные заклинания, как будто отвечал на испытаниях и положил глаз на главный приз. Склонив голову набок, призрак наблюдал, как он, не сбиваясь, твердит заклятья и между делом раскладывает артефакты у каждого конца пятиконечной звезды.

Первые три предмета, ввиду их неприглядности, а также недостаточной свежести, были спрятаны в кожаные мешочки. Рука истинного слуги, язык истинного безумца, а в придачу к ним сердце истинного друга – по крайней мере, таковым почитал себя Пол Уайтхед, хотя эпитета «прихлебатель» ему хватило бы за глаза.

Стоило мешочкам лечь в нужном месте, как вокруг них загорелись огоньки пламени. В церкви запахло серой. Четвертым на пол опустился носовой платок. Легкий батист тут же вспыхнул, но не почернел, а горел размеренно, словно добродетель была лучшим топливом, нежели уголь или торф.

– А где же последний артефакт? – спросил Линден, озираясь по сторонам.

Призрак снял с алтаря лукошко. У цветочницы его перехватил мальчишка-нищий, а у того – извозчик наемного экипажа, который вез ее до самого Вест-Вайкомба, нахлестывая обезумевших лошадей. На ложе из сухой лаванды и смятых фиалок свилась белокурая прядь. Линден опознал ее прежде, чем поднес к лицу и учуял слабый запах жасмина. У обычных женщин не бывает таких волос, мягких и сияющих, как лунные лучи. Нет, сию прядь срезали с головы Дианы-охотницы.

– Это локон леди Мелфорд, – остолбенел мальчик.

– Тебе не откажешь в наблюдательности. Она приняла полукровку даже после того, как он утратил свою волшебную силу. Это ли не истинная любовь?

– Здесь кровь.

– Кровь льется, когда люди умирают.

– Ты убил ее?

– Она умерла от разбитого сердца.

Пальцы разжались, но локон, почти невесомый, падал бесконечно долго, и, следя за его падением, Линден заговорил:

– Знаешь, я так много общался с Агнесс, что подумывал бросить все это и жить просто, по-человечески, как она. А потом решил, что нет, надо довести дело до конца. Пусть вернется истинный король и вместе мы построим мир, где было бы хорошо таким, как мы с Лавинией. Таким, кто не может устоять в строю и затеряться в толпе, кто ценит свободу. Я создал бы этот мир для нее! Даже если она никогда меня не полюбит… А теперь… я… я не дам тебе закончить ритуал!

Он рванулся к купели и вцепился в тонкий пьедестал, потянув его на себя. Чаша накренилась, из нее выплеснулось несколько капель, но не успел мальчишка дернуть еще раз, как деревянный змей, обвившийся вокруг пьедестала, поднял голову и распахнул пасть. Этого Линден не ожидал. От испуга он подался назад и упал бы, не подхвати его Дэшвуд. Руки призрака скользнули в его ладони, как в перчатки.

– Ты славный малый, Линден, – похвалил Дэшвуд, оттаскивая мальчишку от купели, – но есть в тебе то, что Аристотель называл «гамартия» – изъян характера, ведущий к трагедии. Ты способен любить кого-то, кроме себя, а еще ты веришь в дружбу. Посему, уж прости покорно, нам с тобой не по пути. Однако ж я должен вознаградить тебя за труды, ведь ты так поспособствовал моему возвышению. Хочешь узнать, что еще я для тебя припас?

Мальчишка орал и отбивался, но Дэшвуд держал его крепко. Да и что может птенец против опытного птицелова?

– Сдается мне, что кнут и пряник равно тебе приятны, посему по части удовольствий ты дашь фору многим. Молодец.

Нож лежал на пюпитре для Библии, тоже изящном, отлитом из бронзы в виде готового взлететь орла. Мальчишка снова забился, но над своими руками был уже не властен. Он подхватил нож. Лезвие скользнуло под шелковый бинт, обмотанный вокруг левого запястья, и распороло материю.

– Но известно ли тебе, как в Вест-Индии наказывали рабов, укравших ложку патоки с хозяйского стола? Их заставляли пить патоку, пока живот не раздувался, как барабан, и сладкая жижа не текла из носа. Если удовольствия слишком много, оно оборачивается мукой. Сейчас ты это поймешь.

Ответом ему стал такой пронзительный крик боли, что заворочался даже младенец в корзине, но как тут было не закричать? Нож вошел в рану, углубляя ее, и, дойдя до конца, развернулся под прямым углом и медленно заскользил вверх, к локтевому сгибу…

– Ну вот, погляди, как мило. Самая аккуратная «Л», которую тебе доводилось вырезать.

Стоило призраку выдернуть свои руки из чужих, как мальчишка повалился на пол и скорчился, пытаясь зажать порез, но кровь сочилась между пальцами, текла, не переставая…

Нет, голубенок, это не соревнование летных пород сизарей, и тебе не удастся распушить хвост, расправить крылья на ветру и заворковать, нахваливая свои таланты. Ты дал маху. Попал не в ту компанию. Тут соревнуются в стрельбе по живым мишеням.

Агнесс шла, не оглядываясь. Позади остался Виндзорский замок, его сады, где мелькали фонари, словно стайка взбудораженных светляков, и воздух звенел от встревоженных криков. Там искали пропавшее дитя, но, как подозревала девушка, лорд Линден со своим маленьким пленником давно уже покинул окрестности замка и бог весть где скрывается.

В небе медленно таяла луна, точно кусочек масла на бархатной скатерти. Маслянистый свет капал на голые ветви деревьев и Длинную аллею, но Агнесс опасалась выходить на дорогу. Куда безопаснее плестись по обочине, оставляя на кустах лоскутья шелка. Несколько раз ей приходилось падать на землю и заслонять лицо от мелких камешков, что летели из-под копыт бешено мчавшихся лошадей – из Виндзора один за другим скакали посыльные. Наверное, лорда Линдена ищут на всех трактах, но едва ли поиски принесут результат, ведь мало кто может тягаться хитростью с предателем и с тем, кто стоит за его спиной.

Нет, найдут его они с Джеймсом и накажут по своему усмотрению. Так накажут, что повешение, четвертование и потрошение, коими, согласно учебнику истории, традиционно каралась измена, покажутся Чарльзу щекоткой. Потому что изменил он не только королеве, но и своей семье. В аду для него не найдется подходящего круга, и дьявол вручит ему лопату, чтобы он собственноручно выкопал себе апартаменты.

Но разве не она сама во всем виновата, одолевала ее совесть. Кто обманом проник в чужой дом, кто клеветал на невинного человека за то лишь, что ей претила его спесь, а иностранный акцент резал ухо? И сколько раз она мечтала, чтобы Лавиния не стояла между ней и Джеймсом? Своим упрямством она поставила под угрозу судьбу монархии, и уж не ее ли ненависть навлекла беду на женщину, которая, несмотря ни на что, была ее благодетельницей?

Глупая, самонадеянная кукла! Только и годится на то, чтобы точить лясы с призраками, живым же людям от нее одно горе! У Лавинии было живое, пылкое сердце, а у нее в груди шелковая игольница, набитая паклей.