Прислонившись к вязу у аллеи, беглянка потерла глаза, размазывая слезы и сукровицу с ладоней – узлы на простынях растерли их до мокнущих мозолей.

Знал бы лорд Мельбурн, как он ошибся, говоря, что у нее нет темной стороны. Есть, и еще какая. Стоит оглянуться, и она увидит свою тень. У обычных людей тень плоская и послушно принимает форму всего, на что ни упадет. Ее же тень вздымается волнами, как море в грозу, а среди этих волн селки рвут на части человека, и он кричит, не умолкая… Вот такая у нее тень, и чем ближе солнце к горизонту, тем длиннее она становится.

Если бы в этот миг ей предложили взойти на эшафот и занять место подле Чарльза, Агнесс не только подобрала бы юбки, чтобы быстрее взбежать по ступеням, но и сделала бы реверанс палачу, прежде чем тот затянет петлю на ее шее. Вместе совершили злое дело, так пусть и голову сложат вместе. Об одном лишь были ее молитвы: чтобы среди выдвинутых против нее обвинений, включая государственную измену, поклеп и несанкционированный сеанс экзорцизма, не значилось убийство августейшей особы. Хоть одним глазком увидеть Берти – больше ей ничего и не нужно. Увидеть живым.

А для этого придется в кои-то веки не препираться с Джеймсом, а выполнить его приказание.

Она осмотрелась – куда же теперь? Но удивительное дело: ей казалось, что ноги, не советуясь с головой, безошибочно выбирают направление, и деревья расступаются перед ней, указывая путь. Неужели это и есть особая благодать Третьей дороги? Но почему тогда она выбрала ее, изменницу?

Агнесс не знала, сколько минуло миль, прежде чем впереди показался огромный дуб. Раскидистые узловатые ветви были перекручены, словно он рос корнями наружу, и вместо листьев на них висели мохнатые шары омелы. Складки толстой коры казались морщинами великана, а в дупле, зиявшем сбоку, поместилось бы пушечное ядро. Дуб был таким старым, что наверняка помнил еще друидов, приходивших срезать с него омелу золотыми серпами.

Агнесс сделала несколько неуверенных шагов вперед. Где-то поблизости хрустнула сухая ветка, и девушка вздрогнула, но, прищурившись, успокоилась. Вдалеке, за кустом ракитника, луна вызолотила ветвистые рога. По Виндзорскому парку бродят стада оленей, и охотиться на них – излюбленная забава королей. На этой опушке, вдалеке от аллеи, она будет в безопасности, иначе Джеймс не послал бы ее сюда. О, если бы она сразу пошла к нему за советом!

Она поспешила к дереву, раскинула руки и прислонилась лбом к мягкому и густому, как подшерсток, мху. Влажная прохлада остудила ее пылающий лоб, капли росы смыли соль с щек.

– Мне так жаль, – шептала Агнесс, вдыхая терпкий запах коры. – Что же я натворила? Как мне все исправить?

За ее спиной похрустывал хворост и шелестели кусты, но она не смела обернуться. Ей хотелось слиться с шершавой корой, чтобы мох прорастал у нее между пальцами и по жилам журчал древесный сок, а слезы не жгли глаза, а застывали на ресницах душистой смолой. Ничего не бояться, ничего не стыдиться, не думать ни о чем. Ни греха, ни спасения. Только посвист ветра и щебетанье птиц над головой.

– Агнесс!

Ей показалось, что она простояла у дуба целую вечность, прежде чем услышала голос, такой желанный, такой родной. Обернулась, вглядываясь во тьму, и разглядела две мужские фигуры. Нельзя сказать, что присутствие лорда Мельбурна ее обрадовало, но лучше пусть будет здесь, чем в тюрьме. Не стыдясь пожилого джентльмена, она бросилась своему опекуну на шею. Белого пасторского шарфа, который сгодился бы вместо платка, уже не было, и слезы ее быстро промочили Джеймсу манишку.

– Не надо, не сейчас. – Он отстранил ее ласково, но твердо. – Прибереги слезы. Обещаю тебе, что еще до рассвета мы устроим тризну по ним обоим.

– По Лавинии и?..

– …и виновнику ее смерти, – стиснул зубы Джеймс.

– Гм-м, – кашлянул лорд Мельбурн, все это время осматривавший дуб, как турист – руины Парфенона. – Нельзя сказать, будто окрестности Виндзора мне незнакомы, потому что в свое время мы с ее величеством объездили их вдоль и поперек. Более того, я отчетливо помню, как уплатил шиллинг гиду, который клялся памятью матушки, что покажет мне дуб, воспетый самим Шекспиром. Полагаю, пройдоха воспользовался моей доверчивостью, ибо то чахлое деревце явно не стоило упомянутого шиллинга. А сейчас, надо полагать, передо мною подлинный дуб Герна?

Агнесс охнула.

– Я видела рога за кустами. Выходит, это был он, Герн-охотник?

– Он самый, – ответил мистер Линден и оглянулся, но не заметил ничего необычного. – Впрочем, слова Шекспира не стоит принимать на веру. Это не просто дуб, вокруг которого слоняется дух лесничего, это одно из тех мест, где магия ключом бьет из-под земли. Что же до Герна, он один из фейри, древний хранитель ворот в иной мир.

– Стало быть, он не превращает в кровь молоко коровье? И не крадет овец? – спросил милорд, заметно разочарованный.

– Почему бы нет? За кем из нас не водится милых чудачеств?

– Но вы приехали сюда именно для того, чтобы позвать на помощь джентри? – уточнил Мельбурн.

– Здесь они не могут не услышать мой зов.

Агнесс насторожилась. Каких еще дворян-джентри? Ведь не станет же мистер Линден вытаскивать из постелей жителей Виндзора мужского пола и ставить под ружье, дабы сформировать народное ополчение и повести его на супостата. Идея довольно абсурдная.

– Присмотрите за мисс Тревельян, покуда я буду просить их об одной любезности, – сказал Джеймс, подталкивая ее к Мельбурну, который гостеприимно распахнул фрак, приглашая продрогшую девушку укрыться от непогоды.

– Вы думаете, в качестве обмена они могут потребовать нашу барышню? – Голос лорда зазвучал тревожно.

– Они могут потребовать все, что вздумается, но получат лишь то, что мне не жалко отдать. Только так можно с ними торговаться. Предложи палец, и руку по локоть откусят, и не только у тебя, а у всей родни до седьмого колена.

Только теперь Агнесс догадалась, о ком шла речь. Джентри. Добрые соседи. Народ с холмов.

Прежде чем она успела открыть рот, Джеймс опустился на колени у корней дуба и погрузил руки в промерзшую землю так легко, словно она была взрыхленной пашней. Навстречу его рукам пробились зеленые ростки, обвивая его запястья, но через миг зелень подернулась инеем, серебристые узоры разукрасили кору дуба, иней покрыл волосы и ресницы Джеймса, сделав его седым, и выткал морозным серебром его одежду. Стало ощутимо холоднее. Пошел снег, гуще, плотнее… И из-за снежной завесы вышли они.

Никто не мог бы принять их за людей. Никогда. Нет, конечно же они могли обмануть взгляд смертного своей магией, набросив завесу гламора, но сейчас явились в истинном своем облике. Агнесс ясно видела, что в облике Джеймса Линдена немало от них. Сама утонченность его красоты, точеные линии лица, грация движений, – это была более чем человеческая красота, хотя и вполовину не такая ошеломляющая, как у этих созданий, которые, должно быть, и траву не приминали, и на снегу не оставляли следов… Не то порхали, не то танцевали, не то выступали в сознании своего величия: все сразу. И вряд ли хоть один из смертных художников смог бы запечатлеть совершенство этих лиц. Свечение кожи и сияние глаз. Вряд ли хоть одна смертная вышивальщица смогла бы повторить узоры на их одеждах.