У Джесси падает челюсть. Позади Экзальты и Билла Кримминса по поверхности Луны идет Нил Армстронг.

Человек идет по Луне!

Экзальта не отталкивает мистера Кримминса, а целует его в ответ. Они целуются, и Джесси понимает, что бабуля тоже настоящая.

Она настоящий человек, у нее чувства к мистеру Кримминсу.

Бабуля отстраняется.

– Пойдем со мной наверх, – говорит она.

Джесси тихо, ох как тихо пробирается обратно по коридору на кухню.

Следующим утром солнечный свет заливает комнату Джесси, и она просыпается и смотрит, моргая, в потолок. А потом смеется. Забавно, правда? Ее охватывает целая гамма чувств, но больше всего ей смешно, ха-ха. Экзальта ведь старая! Мистер Кримминс еще старше! И все же они вместе. Джесси интересно, как долго длится их роман? Был ли то спонтанный поступок, навеянный чудесами космического путешествия? Или это происходило все лето? Или… Экзальта и мистер Кримминс ведут любовную интрижку уже много-много лет, с тех пор как умер Пенн Николс или даже раньше?

Джесси спрыгивает с кровати, проходит мимо закрытой двери спальни мистера Кримминса, пересекает двор и попадает на кухню, где застает отца за чтением газеты. На первой полосе заголовок «Человек ступает на Луну», а рядом – зернистая черно-белая фотография Армстронга и Олдрина, водружающих флаг.

– Мы пропустили высадку на Луну, – говорит Дэвид. – Слишком много выпили за ужином. Прости, Джесси. Я хотел разбудить тебя, чтобы мы посмотрели вместе.

– Ничего страшного. – Джесси не может смотреть отцу в глаза, иначе ухмыльнется как сумасшедшая. Она сует голову в холодильник в поисках сока.

– Мама поехала в больницу забрать домой Блэр и малышей, так что предлагаю на некоторое время уйти из дома, чтобы дать им пообвыкнуться. Можем пойти поиграть в теннис. Покажешь, чему научилась?

Теннис в воскресенье – хуже, чем церковь. Но Джесси нужно поговорить с отцом наедине, и игра может дать ей такую возможность.

– Хорошо, – соглашается она.

После завтрака Джесси с отцом одеваются в белое, берут ракетки и идут в клуб. У нее в животе порхают бабочки, которых становится тем больше, чем ближе они подходят к месту назначения.

Джесси явно нервничает из-за того, что собирается раскрыть секрет матери, но еще больше из-за регистрации отца на стойке клуба. А если его не пустят, потому что он еврей? Джесси почти предлагает пройти еще четверть мили, поиграть на общественных кортах в «Джеттиз», но ей не хочется настораживать отца или наталкивать на мысль, что якобы он недостаточно хорош для «Поля и весла».

Они подходят к стойке, сердце Джесси бешено колотится. За столом даже не Лиз, а какой-то подменный служащий, который не узнает Джесси и не знает, что она член клуба.

Дэвид улыбается.

– Доброе утро, – приветствует он растрепанную девушку с темными кругами под глазами, будто ее пять минут назад подняли с постели. – Я Дэвид Левин, зять Экзальты Николс. Мы с дочерью собираемся поиграть.

Девушка, которая только что проснулась, – «БРЕНДА», гласит ее бейджик, – даже глазом не моргнула.

– Зарегистрируйтесь, – ворчливо говорит она.

Джесси смотрит, как ее отец подписывается: «Николс Н-3» – и поворачивается к Джесси.

– Готова играть?

– Почему ты не подписался Левин? – спрашивает она по дороге к корту.

– Потому что член клуба – твоя бабушка.

– Да, но твоя фамилия – Левин. И моя тоже! Ты не подписался, не хочешь, чтобы кто-то знал, что ты еврей?

Дэвид хохочет, запрокинув голову. Он обнимает Джесси и притягивает поближе.

– Уж поверь, тут и так все знают, что я еврей. А знаешь, что еще они знают?

– Что?

Они перед одиннадцатым кортом, самым близким к воде.

Все лето Джесси играла только здесь, но при этом так волновалась из-за уроков, что ни разу не обратила внимания на то, как красиво вокруг. Сегодня небо ярко-голубое, и на ветру развевается американский флаг. Гавань усеяна лодками. Отсюда открывается вид захватывающий и эксклюзивный, ведь он доступен не всем.

Дэвид продолжает:

– Они знают, что я умный, у меня важная работа, и я очень-очень хороший теннисист. А еще знают, как сильно я люблю твою маму, твоих сестер, брата и тебя. И для большинства людей здесь, Джесси, хороших людей, это все, что имеет значение. Понимаешь?

В глазах Джесси стоят слезы, но хочется верить, что их не видно за козырьком. Она кивает и ведет отца на корт.

Они бьют по мячу, Джесси слушает комплименты:

– Твой бэкхенд такой сильный и точный! Твоя подача почти идеальна!

Однако через час солнце становится жарким и палящим и Джесси с Дэвидом надоедает игра.

– Пойдем в магазин сладостей? – предлагает отец. – Возьмем мороженое, как я обещал.

Несмотря на то что на дворе двадцатое июля, это первый поход Джесси в «Свит Шоп» за все лето. Здесь пахнет так, как и должно пахнуть во всех хороших кафе-мороженых: поджаренным зефиром, растопленным шоколадом и солодово-ванильным ароматом только что испеченных вафельных рожков. Джесси заказывает двойную порцию «малахитовой крошки» в серебряной чашке, а Дэвид – черную малину в рожке, и они садятся на неудобные кованые стулья за один из крошечных круглых мраморных столиков.

– Пришло время излить свое сердце, – говорит Дэвид. – Я здесь не для того, чтобы осуждать. Только чтобы слушать.

«Не для того, чтобы осуждать». Это необычное заявление, думает Джесси, – должно быть, знак того, что можно передать ужасную тайну своей матери.

Но она не способна проронить ни слова.

Интересно, думает Джесси, может, будет проще рассказать о маме, если начать с другого? Нежелательных вольностей Гаррисона; нескольких краж; потери ожерелья бабули и последующего наказания; влюбленности в Пика; первого поцелуя; разбитого сердца после встречи с Сабриной; покупки бюстгальтера у Буттнера, прерванной отходом вод Блэр; проблем с алкоголем у мамы; первых месячных; переживаний из-за Анны Франк; сцены с Лорейн Кримминс, после которой ушел Пик, возможно навсегда; письма Тигра, где он сообщает Джесси о гибели Жаба и Щена и секретном задании; открытии, что Экзальта и мистер Кримминс… встречались?

Джесси открывает рот, но ее язык застывает как в прямом, так и в переносном смысле. Она чувствует себя несчастной обманутой неудачницей.

Джесси не может поделиться ничем из того, что произошло с ней этим летом. Просто не может.

Вместо этого она копается в «малахитовой крошке» – это просто модное название мятно-шоколадных чипсов, – которая уже соблазнительно подтаяла.

Джесси чувствует на груди прохладную тяжесть древа жизни. Когда отец заметил кулон, его глаза вспыхнули радостью. «Зрелость и ответственность», – думает Джесси. И тут ей приходит в голову радикальная идея.