– Масонской ложей, – серьезно сказал Александр, принимая из рук подчиненного разожженную трубку. – Кстати, неведомый помещик что-то говорил о камне, который якобы должен сильно помочь в сочетании с записками. Уж не ведаю, тот ли… – Он выложил золотую цепочку, увенчанную довольно крупным полупрозрачным камнем, играющим всеми оттенками красного цвета. – Мой Аполинарий честно выложил бумаги, кошелек, однако не смог сдержаться и попытался прикарманить найденный у того же мужчины камень.

– Никогда не видел такого.

– Я тоже. Потому и подозреваю: разговор тогда шел о нем. А может, я ошибаюсь. Тут есть странность. Подозреваю – именно из-за нее Аполинарий и отдал камень мне. По его утверждению, первоначально он походил на обычный алмаз, бесцветный, играющий гранями, и вдруг обрел красноватый цвет. Ну, Аполинарий и испугался. По-любому, теперь-то его чего отдавать?

Лопухин несколько нервно набил трубку себе и все никак не мог ее раскурить. Когда же табак разгорелся, то после нескольких затяжек Михайло забыл о нем, и трубка потихоньку погасла.

– Записки, конечно, на латыни?

– Почему решил? – хмыкнул Орлов.

– Зачем-то ты просил научить языку. Кстати, это одна из причин, из-за которой дядюшка заподозрил твое вмешательство в ту историю. Вторая, – предупреждая естественный вопрос, упредил штаб-ротмистр, – он, похоже, смотрел копии донесений где-то там…

Почему штабы и министерства, судя по жестам, всегда обитают где-то наверху, будто являются филиалами небесных канцелярий?

– Вернее сказать – латынь там тоже присутствует. Большая часть написана на вообще неведомых мне языках. Да сам посмотри – Орлов хорошо подготовился к разговору, и потому бумаги все в том же переплете уже лежали наготове.

– Иудейский язык. Такое впечатление, что списано с какой-нибудь каббалы, – определил относительно более грамотный Лопухин, наугад пролистав несколько листков. – Этот, по-моему, арабский. А вот этого языка никогда не видел. И этого тоже.

Он показал на странные значки. Откуда было знать двадцатилетнему гусару о рунических письменах? Даже если некоторое время он обучался в иезуитском пансионе. Тамошние преподаватели тоже отнюдь не являлись знатоками наук, тем более – древних письменностей.

– Вот видишь. Основное даже прочитать нельзя, – прокомментировал Александр.

– Подожди… – Лопухин сморщил лоб. – Дядя в мое последнее пребывание у него настаивал, чтобы я научился читать по-иудейски. Не скажу, чтобы мои познания были значительны, но кое-что понимать я научился.

– Уже легче, – улыбнулся Орлов.

Его несколько мучило, что он должен что-то скрывать от друга. Теперь же появилась надежда – друг поможет разобраться с нежданным и не слишком нужным наследством.

– Угу. Особенно – учитывая мои знания. Что знал, и то давно позабыл. Ты хоть имеешь понятие, о чем тут вообще идет речь? – Князь до сих пор не прочитал ни одной строчки. – Может, какая-нибудь ерунда, не стоящая времени?

Майор пожал плечами. Все может быть. Да и не очень-то он верил всяким тайным знаниям.

– Что же еще? – И процитировал то немногое, что понял: – «Различные способы, ведущие к обретению бессмертия, собранные по крупицам из разных трудов знающих людей и заслуживающие несомненного доверия при соблюдении некоторых условий, изложенных в начале каждого способа».

Челюсть Лопухина отвисла, да так и осталась открытой. В отличие от более старшего друга, он воспитывался в системе Просвещения и потому был убежден в существовании многих чудес, в их познаваемости и возможности использования.

– Еще я попытался разобрать первый из рецептов. Как и что с ним делать – понятия не имею, зато в Варшаве в какой-то лавке купил у жида порошок парацельсиум, в сей рецепт входящий. А вот прочие мудреные названия на латыни оставил на потом.

Молодой князь никак не мог отойти от изумления.

– Это же вечная мечта людей о бессмертии, а ты так спокойно говоришь об этом! – наконец сумел он выдавить из себя.

– Все мы вечны во Христе, – перекрестился Орлов. – Хотя, если на это будет воля Его, то почему бы не попробовать? Возьми, почитай. Может, что-нибудь поймешь.

Лопухин взял записки благоговейно, однако напомнил:

– Я никому не скажу.

– Меньше пафоса, князь. Бумаги того не стоят.

Перемирие закончилось, и сразу в движение пришли тысячи людей, одетых в самую разнообразную форму. По всей линии соприкосновения разыгрались сражения, бои и просто мелкие стычки, в которых противники то робко прощупывали друг друга, а то старались уничтожить противостоящую армию.

– Я же говорил, князь, что будет дождь! – Орлов чуть коснулся левой голени. Рана частенько ныла, предвещая перемену погоды, и майор редко ошибался со своими прогнозами.

Даже дождь не был помехой. Только что войска Блюхера прижали французов к разбухшей от непогоды реке Кацбах, а решительная атака русских гусар буквально заставила значительную часть врагов броситься в мутные воды. Не меньше десяти тысяч утонули, вдвое больше врагов погибло на берегах, и победа была полной.

Александрийские гусары привычно выстраивались. От вездесущей грязи и без того черные мундиры и вороные кони стали еще чернее, если подобное вообще возможно в природе.

– Брюхов… – шелестнуло по рядам.

С левого фланга в окружении небольшой свиты подъезжал суровый прусский фельдмаршал, и Мадатов торопливо направился к нему с докладом.

– А, мои гусары Смерти! – приветствующе воскликнул Блюхер, не то перепутав полк с похожим прусским, не то польстив, сравнив александрийцев с теми, с кем прошла его собственная молодость. – Вы дрались лучше всех!

Значит, о путанице речь не шла. Александрийцы в жарком бою действовали словно на маневрах, и во многом их удар решил судьбу боя.

– Это не гусары Смерти, ваше высокопревосходительство, – поправил Мадатов. Ему не хотелось быть вторым, только первым. – Это – бессмертные гусары.

Князь еще не знал, что вырвавшаяся фраза войдет в историю и отныне александрийский гусарский полк даже в официальной переписке будет именоваться «бессмертным» до тех пор, пока будет существовать Русская Императорская армия.

И хоть в строю положено молчать, но гусары дружно рявкнули «Ура!», подтверждая слова командира.

– И после этого ты что-то говоришь о бессмертии? – торжествующе улыбнулся Орлов, обращаясь к Лопухину.

Лица обоих были перемазаны, долгий бой должен был лишить сил, однако не зря победу представляют в облике крылатой женщины. Души пели, и найдись противник – на него устремились бы с тем же азартом, с которым буквально полчаса назад лихо неслись в последнюю на сегодняшний день атаку. Да только от французов остались лишь во множестве валяющиеся среди грязи тела, сбитые в кучи пленные да воды Кацбаха, уносящие тех, кто напрасно пытался обрести в них спасение…