Утром, после отправки сына в школу, Лилия Геннадьевна пригласила Федора Михайловича к завтраку. Она долго не могла найти нужных слов для начала беседы. Её взволнованность заметил Федор Михайлович:

– Лиль, ты плохо себя чувствуешь?

– Федя! Я ужасно себя чувствую. Казалось бы, случилось то, чего я больше всего хотела, а на душе гадко. Ведь произошло то, чего я врагам не пожелаю, – Лилия Геннадьевна говорила тихо, почти плача.

– Лиля… – попытался успокоить Федор Михайлович

– Феденька! Это ужасно! Я пытаюсь построить свое счастье на чужом горе! Я никогда не думала об этом, а сейчас мне стало страшно. Я принесла горе в дом к этой женщине, к этой святой женщине, которая наверняка не заслужила такого. Которая всегда была рядом с тобой, как говорят, и в радости, и в горе. А ведь она тоже тебя любит! А твои дети? Я оставила их без отца! Сейчас, когда им так необходима твоя поддержка. Когда они стоят на пороге взрослой жизни! Что же мы наделали, Феденька?

Произнося эти слова, Лилия Геннадьевна очень картинно пустила слезу и постоянно трясла ладонями, обратив их куда-то вверх.

– Лииля… – повторился Кащук.

В голосе Федора Михайловича хоть и прозвучало недоумение от происходящего, но, протрезвев и успокоившись, он мысленно представил масштабы последствий содеянного. От вчерашней решительности, похоже, не осталось и следа. Он представил триумф узнающих о происходящем интриганов и заговорщиков, обильно расплодившихся в ближайшем окружении и давно мечтающих свергнуть своего предводителя. Нет, в самом разводе с женой и уходу к другой женщине ничего крамольного, конечно, нет. Естественно – это плохо, но за такое уже не увольняют. Но! Только если это не Лилия Зубко. На протяжении нескольких последних лет завистники и злопыхатели методично распространяли слухи в аппарате президента о принятии решений «головою обласної адміністрації» только после подозрительных совещаний с начальником юридического отдела. Другими словами, благодаря так званым неравнодушным, сплетни о влиянии Лилии Геннадьевны на первое лицо региона регулярно будоражат начальственные умы в столице. И тут вдруг сам Кащук своими действиями подтверждает истинность подозрений. Такого ему не простят, руководитель области, живущий чужим умом! Уволят с треском! Федор Михайлович на мгновение ощутил себя царем, ставшим жертвой дворцового комплота. «Заговорщики нынче не те, в прежние времена лучшие сыны отечества жертвовали карьерой, семьей, в конце концов, собой ради свержения тирана, преследовали благородные цели, а сейчас только наушничать и могут, следить и докладывать, улыбаются в глаза и ждут малейшей оплошности с твоей стороны, чтоб потом сожрать! Алчные, трусливые, никчемные людишки».

– Федя! Мне кажется, мы поторопились! – продолжала умолять Зубко. – Во всяком случае, сейчас нам нельзя это делать. Давай еще немного подождем и вот тогда уже примем решение. Федя! Вернись к жене! Давай повременим…

Кащук согласился. Для окружающих все осталось незамеченным, отчасти из-за охлаждения интереса к их роману у собирателей сплетен. Отношения же самих любовников не изменились ни на йоту, Лилия Геннадьевна, забывая о возможных последствиях, по-прежнему мучила своего партнера выяснениями отношений, а Федор Михайлович продолжал лавировать между работой, семьей и любовницей.

Попасть на прием к начальнику юридического отдела областной администрации оказалось совершенно несложно, в предварительной записи не было ни одной фамилии. Это еще больше насторожило Косовского, стоявшего у двери с табличкой, как витязь на распутье перед камнем с фатальными пророчествами. Он вполне осознанно понимал серьезность предстоящей беседы, которую нужно провести очень тонко и изобретательно, так как добиться расположения губернатора можно только очаровав Лилию Геннадьевну. Это не являлось тайной даже для сотрудников аппарата обладминистрации, и по этой причине с пустяковыми вопросами сюда старались не соваться даже те, кому это прописано по штатному расписанию. Не имея четкого плана построения беседы, Ростислав, как обычно, рисковал, ведь даже приблизительно не представлял, на чем основывать свою агитацию. Единственное, что пришло на ум – вести себя уверенно, решительно и напористо, порой это действительно приносит результат. Вдохнув полную грудь, он резко открыл дверь без стука, ведь к слугам народа не надо стучаться, и практически ворвался в кабинет в точно указанное время.

– Здравствуйте, Лилия Геннадьевна! – громко и радостно поприветствовал Косовский, словно старый знакомый. – У меня к вам серьезный вопрос, волнующий передовые умы горожан в последнее время.

Сидящая за столом женщина полностью соответствовала представлению Косовского о любовнице первого лица области – красивая, стройная, уверенная в себе и с немножко недобродушным взглядом.

– Здравствуйте. Пожалуйста, тише! Вы такой шумный. Присаживайтесь, – голос Зубко звучал усмиряюще.

– Извините, это я от волнения, – Ростислав расплылся в улыбке, пытаясь превратиться в сплошное очарование.

– Не надо волноваться. Что у вас?

Помня о том, что комплимент – это лучшее оружие в беседе с женщиной, Ростислав перешел в атаку:

– У вас здесь очень уютно, прямо, можно сказать – не так, как в кабинетах власти. Здесь чувствуется рука умелого дизайнера по интерьерам. Или вы это все сами? – Ростислав демонстративно обвел взглядом помещение.

– Спасибо. Но я думаю, это не относится к теме нашей беседы. Давайте перейдем к вашему вопросу.

Очаровашка в исполнении Косовского не произвел на Зубко никакого эффекта, её голос звучал ровно, в выражении лица отблескивал холодный айсберг. Она даже не удосужилась поинтересоваться личностью посетителя, сразу перешла к делу, для опытных ходоков по кабинетам это нехорошее предзнаменование.

– Прежде всего, я хотел бы представиться – Ростислав Евстафьевич Косовский. Я…

– Очень приятно. Я извиняюсь, у меня очень мало времени, буквально пару минут, давайте сразу, без прелюдий, пожалуйста – коротко и суть, – подчеркнуто корректно перебила Лилия Геннадьевна, сразу установив регламент беседы.

Ростислав слегка сконфузился, кажется, дебют полностью проигран, к тому же его лишают главного козыря – возможности много и красиво рассуждать на морально-этические темы с красивым подводом к злободневности и своевременности создания новой спасительной структуры.

– Понимаю. Я не займу много времени. Речь пойдет о событии, которое золотыми буквами будет вписано в историю нашего края как переломный момент в процессе возрождения меценатства и филантропии, – не обращая внимания на поставленные рамки, завел свою песнь Косовский, – это, так сказать, инициация нашего местного истеблишмента в настоящее аристократическое общество, именно в том, забытом понятии…

– Я вас очень прошу, давайте обойдемся без патетики! У меня действительно осталась одна минута, так что давайте кратко, иначе просто не успеете, – в голос Зубко прозвучали нотки раздражения.

– Понимаю, – подавленно вымолвил Косовский.

Поговорить, в том понимании, как это видел Ростислав, не удалось. Заставить слушать себя человека, влияющего на самые важные решения в области, преамбулу устава какой-то сомнительной организации – безнадежное дело. Осталось одно – прямо выложить суть своего визита, так сказать на авось.