– Капитан Каюм, – отрапортовал офицер. – У меня приказ обыскать ваш дом.

– Так все здесь, – отозвался Шариф. – Мои мать, отец, жена и дочка, младший брат и две сестры, а еще – мой коллега и наставник и бабушки.

– А еще кто? – Капитан Каюм говорил по-бенгальски, резковато и запинаясь. Стоявший рядом субедар равнодушно наблюдал за беседой. Ясно было, что он не понимает этот язык.

Выступила вперед мать, перечисляя слуг: вот повар, мальчик, экономка, вот садовник и привратник. Капитан Каюм окинул их незаинтересованным взглядом и мысленно отмел. Потом принялся поочередно рассматривать остальных. Ни Шариф, ни отец, ни даже профессор Анисул, сидевший в глубине залы за скучной книгой, не заинтересовали его. Наконец он увидел Рафика. Вид у того был совершенно невинный: голова грубо острижена, клочья черных волос опали на полотенце и белую простыню на полу. Совсем ребенок. Мало ли, откуда волдыри на шее?

– Это ваш сын? Вы моете ему голову?

– Нет, стригу волосы, – поправила мать.

– Да-да, стри… стрижете. А зачем?

– Мальчикам нынче небезопасно шататься по улицам Дакки. Ему нужно было подстричься, вот я его и стригу. Я и дочерей тоже стригу.

Неясно было, понял ли капитан Каюм хоть что-то из сказанного ею, хотя она старалась говорить четко и медленно. Субедар сделал шаг вперед. И сказал что-то на урду. Отец содрогнулся. Он всегда говорил: никогда в моем доме не будет звучать эта речь. Бабушки смотрели во все глаза, привлеченные незнакомым зрелищем. Уж они-то знали, что это случится.

– Я заберу его в участок, – заявил капитан Каюм. – Обычная проверка. Через час он вернется. Пойдем!

– Куда вы его ведете? – спросила мать.

– В полицейский участок, – повторил капитан Каюм. – Ничего серьезного.

– В какой именно?

Мать хотела уточнить, но осеклась, понимая, что, если она назовет любой участок – в Данмонди, к примеру, – худой и нервный пакистанец согласится.

Капитан Каюм помедлил.

– В полицейский участок в Рамне, – наконец ответил он. – Не волнуйтесь, госпожа, прошу. Он очень скоро вернется.

На мгновение все замерли. И тут начал действовать субедар. Не сводя глаз с отца подозреваемого, он взял ножницы со столика. Крепко ухватив голову Рафика, он в четыре приема – щелк, щелк, щелк, щелк – отстриг несколько прядей с его головы. Самая младшая сестренка вскрикнула, но на нее зашикали. Рафик поднялся. В том, на что способны эти люди, сомнений не оставалось. В местах, которых коснулись ножницы субедара, зияли уродливые проплешины; в одном месте лезвия задели кожу, и по кромкам раны уже поблескивала кровь.

– Пойдем, – повторил капитан Каюм. Ласково, вежливо, доброжелательно. – Брать с собой ничего не надо. Надолго мы его не задержим.

Крепко ухватив Рафика под руки, они его увели. Мать кинулась к двери, но внезапно рухнула на пол, не пройдя и половины пути. Раздался хлопок входной двери, и, точно звон тревожного набата, закрылись стальные ворота: пакистанцы ушли. Бросившись к матери, Шариф поднял ее и довел до дивана; она постанывала и тихо, горестно плакала – месяцы вынужденного молчания не могли пройти незаметно.

– Нет, нет, нет… – только и могла выдавить она.

– Может, они и не соврали, – увещевал жену отец, – и через час или меньше Рафик вернется. У него хватит сил ни в чем не признаваться. Они не знают, где он был.

– Но знали, что его не было дома. Знали, что он вернулся. Кто им сказал? Ты? – Мать ткнула пальцем в профессора Анисула. – Кому ты рассказал? Сумасшедший!

– Профессор Анисул никуда не отлучался весь день, – возразил отец. – Прошу простить ее, старина. Она не понимает, что говорит.

– Кто-то же им сказал! Дружелюбным. Ты – ты сказал, что тебе нужно куда-то сходить. Кому ты проболтался, что Рафик вернулся?

Она указывала на Шарифа. Тот потерял дар речи.

– Мама, Рафик – мой брат. Я ходил в квартиру. И никого не встречал.

– Почему тебя не стали допрашивать? Знали, что ты на их, Дружелюбных, стороне?

Назия шагнула к свекрови и положила ладонь ей на запястье:

– Мама, Шариф не выдавал брата. Он на это не способен.

– А кто же тогда?! – простонала мать. – Больше никого нет.

Но Бина бросила взгляд на дверь гостиной. Они стояли с Гафуром и экономкой. Она-то догадалась. Да и Долли, наверное, тоже. Сыщик Фелуда разгадал бы эту загадку в два счета. Гафур, экономка и Хадр поняли, что вернулся младший сын хозяев, сразу же, как только проснулись и принялись за работу, и обнаружилось, что ночью кто-то съел аж восемь яиц, а дверь в комнату Рафика закрыта и там царит полумрак. Хадра не было – вот оно, признание! Он-то знает, кому сказал. Бина шепнула Долли, и та выкатила глаза. На рынке Хадр сказал – бедный глупый слуга и его улыбчивый умный товарищ, работающий на кухне в другом доме, – сказал: как хорошо, что молодой хозяин вернулся из странствий. Хадр сказал: ой, больше мне нельзя ничего говорить. Улыбчивый сообразительный товарищ, вернувшись домой, передал хозяину: вот, такой-то вернулся с войны и снова идет туда. А хозяин, из Дружелюбных, сообщил это капитану Каюму. Бина ужасно гордилась своим расследованием: чем она хуже Фелуды? Хорошо, что капитан пообещал вернуть брата через час. А когда он придет, она точно-точно скажет, чтобы он покинул дом и вернулся только с победой; и чтобы никто не доверял Хадру никаких секретов. Уж это-то все поймут.

6

Наутро мать вышла из дома, прихватив судок для завтрака и пару чистых рубашек для Рафика. Сперва она хотела идти одна, но ее уговорили взять с собой в качестве охраны Хоку, привратника. Идти с отцом она отказалась. Это, мол, дело матери. Когда она наконец вернулась, было семь часов вечера. Она попросила чаю.

– Ну, слушайте. Было вот как. Мы с Хокой пошли в участок, который назвал капитан Каюм. Он сказал, что моего сына будут допрашивать в Рамне. Мы взяли рикшу. Ну и навидались же мы по пути! Полгорода разрушено. Повсюду лежат трупы, кругом вывески на урду и сожженные дома. У участка сидели женщины, закутанные в покрывало. Наверное, уборщицы или прислуга. Поднявшись по ступенькам, я вошла. За столом в приемной сидел пакистанский армейский офицер. Он даже не посмотрел на меня, когда я подошла к нему. Я спросила, могу ли я видеть капитана Каюма. Он ответил, что его тут нет и не будет.

Я замешкалась. Капитан заверил меня, что сына будут допрашивать в этом полицейском участке и отпустят через час. Этого не случилось. Я страшилась задать следующий вопрос: здесь ли мой сын? Офицер спросил, зачем я спрашиваю. «Мамаша, к чему беспокоиться?» «Смотрите, что я ему принесла», – сказала я. Тот ответил, что, если я оставлю мыло, бритву, рубашки и еду здесь, он позаботится о том, чтобы они дошли до моего сына.

Подошел второй офицер и быстро сказал: да, мой сын находится в здании и с ним обращаются очень хорошо. Сомнительно, чтобы он слышал, как я называла его имя. Я спросила, понял ли он, о ком я. Он ответил: у нас никого долго не держат, скоро сын вернется. Первому офицеру я передала пакет с едой и набором бритв и пообещала вернуться завтра, если сына к тому времени не выпустят. Кажется, это сбило его с толку. «Госпожа, – сказал он. – Вам нет нужды ходить сюда каждый день. Вашего сына скоро освободят».