в эти дни в Театре юного зрителя премьера! В главных ролях артисты Зуева и Сапожников. Недавно он снялся в кинофильме «Возмездие», киностудия «Мосфильм»! Спешите посетить Театр юного зрителя!

Вот это была поездка! Ваня-водитель все рассказывал, рассказывал пассажирам про город, про разные новости. И пассажиры улыбались и не толкались и не ссорились в вагоне. Некоторые просили у Вани такую книгу, в которую можно записать благодарность водителю. Книги такой у Вани не было. А зато было много талонов, и Санька помогал ему их продавать.

— Ну, Санька, все, приехали! Отработал ты со мной всю смену — дома, наверно, потеряли. Беги-ка, друг! А я счас отмечусь, и в парк! А нос-то красный! Замерз? Айда, погреешься — и домой!

И Санька опять обрадовался: ему давно хотелось посмотреть, как там внутри, в этом зеленом домике — диспетчерской. Оказалось — все очень просто и знакомо: коридор с круглой черной голландкой посередине и две двери, направо да налево.

Ваня вошел в дверь налево, а из правой вышли две женщины. В одной из них Санька сразу же узнал ту тетеньку, позвавшую милиционера. Он отвернулся от нее и прижался щекой к теплой голландке. Но тетенька успела рассмотреть его. Она остановилась вдруг и спросила ту, другую:

— Постойте — а не этот ли парнишка?

И они обе обошли Саньку и давай рассматривать его во все глаза. Санька покраснел: что это они? «Наверно, всем рассказывает, как милиционеру меня сдала», — подумал он. — Кажется, этот, — неуверенно сказала та, другая тетенька.

— Я так и думала! — вздохнула водитель. — Доездился! Я уже давно его приметила: без конца по городу мотается! И куда родители смотрят?

— В чем дело? — вмешался Ваня. — Этот пацан со мной, погреться зашел…

— Сегодня с тобой, а вчера со мной, — сказала водитель. — Вчера, правда, я его не видела, да за всеми не усмотришь. Вот вытянул у гражданки кошелек. Приехала к нам узнать, чудачка, не сдал ли кто…

— Не кошелек — косметичка, на кошелек похожая. Там ничего особенного не было… не искала бы я ее… Но в ней абонемент на «Библиотеку приключений»… Он все вертелся, вертелся около меня… Потом одна старушка сказала, что видела у него в руках косметичку, коричневая такая, замшевая… на кошелек похожа…

— Отдай-ка, парень, по добру, — сказала строго вагоновожатая. — Я ведь тебя уже раз сдавала в милицию!

— Да не брал я ничего! Никакой замшевой, — дошло до Саньки, в чем его обвиняют. — И не катался на трамваях давным-давно! Ваня, не брал я!

— Был у меня такой приятель! — сказал женщинам Ваня. — Катал, катал его недавно в кабине. А он раз — сгреб всю кассу да наутек! Едва успел поймать. Больше не показывается. А этот — нет, Санька не возьмет! Поехали!

Санька с радостью шагнул за ним, но вагоновожатая крепко схватила его за руку:

— Нет уж, подожди-ка!

— Разберутся! — подбодрил Саньку Ваня. — Жди меня тут!

— А может, я ошибаюсь, может, это не он, — робко бормотала пострадавшая.

— Дядя Миша! Зайдите в диспетчерскую! Шестой маршрут отправляется! Дядя Миша! Зайдите в диспетчерскую! — услышал Санька голос диспетчера, и ему стало так страшно и обидно.

Дядя Миша, их участковый милиционер, выслушал женщин и тихо сказал Саньке:

— Пошли. И вы, — обратился он к той, потерявшей коричневую замшевую косметичку, — уж потрудитесь, пройдемте с нами. Дома разберемся, что мальчишку тут выставлять…

Санька заплакал.

А дома он не сводил глаз с нарисованного отцом мальчишки, который сидел за своим нарисованным столом и прилежно выполнял задания, равнодушный к тому, что творилось сейчас с Санькой.

— Не брал он, не брал, — плакала мать. — Ошибка это…

Отец сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону, как от большого горя.

У Саньки в груди вдруг кольнуло, и в том месте, где кольнуло, стало больно-больно.

— …коричневая такая косметичка, на кошелек похожая… абонемент на подписку… «Библиотека приключений». …Так жалко, — лепетала пострадавшая. — Старушка говорит: видела у него в руках… Около меня все вертелся в трамвае… запомнила я…

— Как же так? — думал вслух дядя Миша. — У него же школа в это время. Хотя и сегодня школа, а он катал весь день по городу. Плохо следите за сыном, товарищ Степанов. Ладно, завтра в школу зайду: что мальчишку трепать? Сперва узнать надо, был он вчера в школе или нет…

Боль у Саньки в груди все росла и росла. Сначала она была будто шариком, потом мячом, потом стала огромным, как глобус, шаром. Шар этот заполнил все в груди, в горле, во рту. И если бы дядя Миша и та женщина не ушли, то шар бы, наверно, лопнул, и Саньки бы не стало на свете.

Они ушли. И Санька, не раздеваясь, лег в свою кровать навзничь, и лежал так, и смотрел, не мигая, в потолок. Что говорил отец, о чем плакала мать, до него не доходило.

Когда отец уснул, мать подошла к Саньке, обняла его, заголосила тихонько:

— Сынок, неужели ты мог взять? Отдай, отдай, пожалей хоть меня…

— Не брал я, — с трудом выдавил Санька.

— Кто же тебе теперь поверит, сынок? Вышел ты из веры. Обещал больше не ездить, не болтаться по трамваям, а сам… И она, говорит, запомнила тебя — кто же поверит? Позор-то какой!

— Не хочу! Не хочу! Жить у вас не хочу! Нигде не хочу жить! — закричал Санька. — Никто мне не верит, никто! Один только Ваня! — Слезы сами собой хлынули, казалось, из самого сердца. Санька рыдал, и шар внутри уменьшался, уменьшался…

Но с тех пор небольшой комок боли, с мячик такой, навсегда, наверно, остался в груди. Смеяться не давал, радоваться чему-нибудь, и Санька только в снах иногда радовался. Просыпаться после тех снов не любил.

В школе отец повел Саньку прямо к директору. Туда же пришли дядя Миша и та женщина. Пригласили и классную руководительницу Марию Максимовну.

— Вот — разобраться я пришел, — сказал дядя Миша. — Что-то мне непонятно… Концы с концами не сходятся вроде: как это он, — кивнул на Саньку, — смог оказаться в трамвае с этой гражданкой, если он в это время был на уроках.

Директор потребовала журнал. По журналу выходило, что и позавчера, и вчера на одних уроках Санька был, а на других не был.

— Вот что получается, если не выполняется главная заповедь педагогики — единство требований, — жестко сказала директор и так же жестко посмотрела на Марию Максимовну. — Допустим, позавчера Степанов, судя по журналу, был на уроках. А что вчера? На первом был, — листала она журнал. — На втором не был. На третьем опять, получается, был. На последнем