Комната обвивалась вокруг него, почти неузнаваемая с его нынешнего роста, поэтому Николас встал на колени, пытаясь вызвать хоть подобие воспоминаний, понять, как могла эта конурка когда-то казаться целым королевством. Как часто он сидел у низкого мансардного окна, глядя в широкое бледное небо над крышами, казавшееся сквозь стекло мучительно бескрайним. «Не потому ли, – подумал Николас, – Айронвуд выделил им именно чердак, а не погреб, чтобы показать: все в их жизни так и останется недосягаемой мечтой».

Паучьи сети тянулись из угла в угол, ловя хрупкий лунный свет. Время вокруг него заскользило, сдирая годы, затягивая трещины в полу, стирая потертости на стенах, вновь наполняя комнату мягким светом свечей и шепотом жизни. Постель по-прежнему пахла запомнившейся на всю жизнь смесью крахмала, кожи и мастики. Даже в этом крошечном убежище им было не убежать от своей работы. Они в ней жили.

Николас сел на кровать и, наконец, приготовился писать послание Холлу левой рукой. Но после приветствия замер, на зная, что еще сказать, кроме «У меня все хорошо. Найду вас, как смогу». И то, и другое было ложью, причем невыносимой. Но, даже если сам Айронвуд не взломает печать, чтобы прочесть письмо, это сделает кто-нибудь из его подручных, передав все наверх. Поэтому он просто скажет Холлу все, что ему остается: слова благодарности.

Благодарю за все, что вы сделали для меня. Меня предупреждали, что, став слишком сентиментальным перед лицом непредсказуемой развязки, потом можно сильно пожалеть, но с моей стороны было бы свинством не воспользоваться случаем выразить вам по меньшей мере это. Я прожил жизнь, полную счастливых возможностей, благодаря щедрости вашего сердца. И никогда не перестану бороться за то, чтобы быть человеком, что ценит качества, примером которых вы столь любезно служили. Если существует путь назад, я найду азимут и прибуду не мешкая. Н.

Николас сложил бумагу и засунул за пазуху.

Как странно, будучи у самого конца пути, обнаружить себя в том месте, где он начинался, увидев его словно бы в первый раз. Вспомнить вялый бунт, каждый раз зарождавшийся в нем при мысли о непознанном мире, лежавшем за этими стенами.

Фамилия Картер пошла от первого хозяина его матери, и он сохранил ее, даже когда по предложению миссис Холл выбрал себе новое имя. Чудесная идея дамы – способ дать ему почувствовать, что он хозяин своей жизни. Но он сохранил фамилию, чтобы почтить все, что пришлось вынести маме, и все, чем она рисковала, спасая его. Если бы Айронвуд продал его в Джорджию вместе с матерью и остальными, он, скорее всего, просто бы не выжил.

Это была кровать, на которой он спал вместе с мамой. Здесь она нянчила его на руках, приглаживала ему волосы израненными руками, успокаивала его буйный нрав. Здесь пела ту песню из далекой-далекой родины – за тысячи миль от тесного и мрачного дома – что заполнила его уши, словно пылкая молитва, единственное оружие матери, отгонявшее от него тьму. Что вдохнула жизнь в его непокорную душу.

Он прожил столько разных жизней, и все же итог его существования казался чем-то большим, чем просто любая часть его истории в отдельности. Даже теперь, перед лицом яда, распространявшегося по венам, в нем разгорался тот же бунт. И все тот же призыв далеких горизонтов звал его в бой.

Николас – так назвал он сам себя на палубе корабля, под светом целого моря звезд.

Бастард – шипели Айронвуды.

Напарник – клялась Этта.

Дитя времени – манил к себе незнакомец.

Наследник – торжественно провозглашал старик.

Но здесь – в тайном убежище – он был лишь Сэмюэлем, сыном Африки, наследием Руфи.

Настоящим запрашивается ваше присутствие на аукционе по продаже редкого сокровища нашей истории: астролябии неизвестного происхождения. 22 октября 1891 года, на пороге полуночи. Храм Курама-дера к северу от Киото. Вступительный взнос остается в размере ста фунтов золота или драгоценных камней.

Этта снова перечитала записку, не обращая внимания на постукивание ледяного дождя по лицу и волосам. Они добрались до хижины в пригороде, поставленной невесть как посреди леса, и ждали целый день, наблюдая, не появится ли в дверях кто-нибудь из Айронвудов. Голодная и раздраженная, она бросила Джулиана и пошла туда, где, по его словам, полагалось лежать ключу: под корнями ближайшего дерева.

Пока она возилась с дверью, он осмелел настолько, что помог ей перебрать бесчисленные стопки писем и записок, просунутые в щель для почты. Некоторые оказались порваны, сильно потрепаны в пути, другие явно указывали на эпоху написания качеством бумаги и чернил. Большинство писем запечатывала одна и та же сургучная печать с железным древом, кроме одного, скрепленного печатью почти без рисунка, лишь с буквой «Б» внутри полумесяца. Джулиан осторожно взял его двумя пальцами и потряс, словно опасаясь, как бы оно не показало полную зубов пасть.

Он стал рыться в дневнике, но Этта нашла маленький справочник по проходам, оставленный на столе хижины для всех, кто зайдет и будет нуждаться в помощи. На гору Курама вел прямой проход из Бразилии. Оставалось лишь одно – весьма весомое – затруднение.

«Сто фунтов золота или драгоценных камней» – не просто достать, да и дотащить до аукциона.

– Не хочу тебя пугать, – начал Джулиан, отступая от края массивного скального выступа, за которым они прятались, наблюдая за черным пляжем внизу. – Но, кажется, к нашему берегу плывет внушительная ватага викингов.

Известие вырвало ее из задумчивости. Этта оттащила Джулиана за край скалы и заняла его место, вглядываясь в туман, раскинувший бледные щупальца над морем. Сперва проявилась вырезанная из дерева фигура, затем остальной корабль, бесшумно взрезавший тяжелый покров мрака.

Носовой фигурой был змей – темное чудище с изогнутой шеей. Этта даже села, вздрогнув при виде его зубастой пасти, рассекавшей темные воды, словно нож – полотно. Грохот прибоя и гам птиц, круживших над головой, заглушали плеск весел.

– Мне послышалось, или ты говорил, что он выбрал это место для хранения золота, потому что оно было пустынным, «нетронутым временем и людьми» – твои слова, напомню, – кинула Этта, оборачиваясь через плечо.

– Ладно, ладно, я известный любитель сдобрить свои россказни щепоткой драматизма, но неужели ты и вправду думаешь, что я не проявил особого внимания к тому месту, где могу найти свое блескучее наследство? – заявил Джулиан, перегибаясь через нее. – Это было самым безопасным убежищем для награбленного, поскольку оно почти не вовлечено в историю. Никто и подумать не мог, что кто-то по доброй воле захочет здесь побывать.

Несколько других тайников, которые они проверили, оказались либо уже опустошенными, либо временная шкала сместилась настолько, что они просто исчезли.

– Кроме викингов, – заметила Этта.

– Хорошо, кроме викингов.

– И кельтов, – добавила Этта. – И других народов севера Европы. Почему он не отправился еще дальше – в доисторические времена? Кстати, а как далеко ведут проходы? Скажем, можно ли посмотреть на динозавров? Пещерных людей?