Снова ночной путь по полосе препятствий, заваленной свежим снегом, в котором вечерний народ уже протоптал глубокие, узкие царапины тропинок. Ни души кругом. Снегопад продолжается, но уже не такой, как днем; едва-едва, в полном безветрии, порхают редкие снежинки. Низкое небо подсвечено дальними огнями центра города — и это единственный свет. На фоне этого призрачного свечения мертвыми противоестественными громадами дыбятся темные дома.

Свеча горит на блюдце, стоящем на столике у изголовья постели. Головы Марины и Александра — рядом, на соседних подушках. — Ну и не пойду туда больше, — негромко, очень убедительно объясняет Марина. — Раз они цикл свой уже отсняли, так и пусть их. Потом, может, что-то другое начнут… Главное, зацепка осталась. Жаль, конечно — но, как ты говоришь, всех денег все равно не заработаешь. А завтра мне спозаранку тоже никуда не нужно. Так что выспимся наконец, выспимся, Сашка!.. Хорошо-то как будет! Целует его в щеку, потом, приподнявшись на локте, нагибается к свече и задувает ее. Темнота.

Их будит долгий, требовательный звонок в дверь. Ничего не соображая со сна, Марина вскакивает, набрасывает халат. Бежит к дверям. За окном зимнее позднее утро. Полусвет. — Кто там? — хрипло спрашивает Марина. — Марина Николаевна, это вы? — раздается голос молодого чиновника из "Эльдорадо". — Не обессудьте, что мы без звонка, но клиент очень спешит… Это по поводу квартиры. — Какой квартиры? — ошеломленно спрашивает Марина, пытаясь хоть как-то, хоть пятерней, привести в порядок спутанные и всклокоченные волосы. — Вашей, вашей квартиры. Марина, словно под гипнозом, открывает дверь. Входит явно весьма важный человек — возможно, мы видели его мельком за столом на презентации у Ольги — и безупречно вежливый и предупредительный молодой чиновник. Оставляя следы снега на полу, идут в кухню. — Добираться сюда не сахар, — говорит, не обращая на Марину ни малейшего внимания, важный человек. — Конечно, у мальчика машина, но все-таки… — Зато буквально в пяти минутах ходьбы — большой парк, — корректно возражает чиновник. — Есть где подышать свежим воздухом, погулять с друзьями и подругами, заняться спортом… — Это так, — соглашается важный человек. Марина не может вымолвить ни слова, и только смотрит, как они деловито заглядывают в ванную, в туалет… — Ремонт минимальный, — говорит чиновник. — Квартира небольшая, но в хорошем состоянии. Здесь, как видите, жила довольно аккуратная семья. — Как — жила? — задыхаясь, произносит Марина. — Ну — живет, живет, — досадливо обернувшись к ней, поправляется молодой чиновник. Визитеры проходят в комнату и замечают постель. — Это что? — спрашивает важный человек. — Видимо, больной, — хладнокровно отвечает чиновник. Важный человек делает шаг назад. — Не заразный, надеюсь? — спрашивает он. Чиновник вопросительно смотрит на Марину. — Вы… Послушайте… По какому праву вы вламываетесь в мой?.. — Мы отнюдь не вламываемся, Марина Николаевна, — пожимает плечами чиновник. — Мы работаем. Право на осмотр квартиры потенциальными покупателями оговорено в договоре, который вы вчера подписали… А время не ждет. Через шесть дней вам все равно придется так или иначе… — Как — дней? Чиновник снова пожимает плечами. — Ну — так дней, — говорит он абсолютно невозмутимо. — Если в течение шести дней вы не внесете обратно сумму залога с полагающимися процентами… — Вы же сказали — шесть месяцев! — кричит Марина. — Я сказал — шесть месяцев? — чиновник непробиваем, а важный человек брезгливо кривится, как-то искоса глядя на Марину оценивающим взглядом. Не понимаю… Я не мог сказать такой глупости. Впрочем, давайте посмотрим договор. Марина лихорадочно роется в своей сумочке, висящей на вешалке рядом с кителем, украшенным издевательски сверкающими, ничего не значащими медалями и орденами. Достает. — Вот… Чиновник листает, находит. — Ну конечно, — показывая пальцем, протягивает документ обратно. — Даже если я оговорился… от усталости, знаете, всякое бывает, работы очень много… черным по белому написано — шесть дней. Марина долго вчитывается в трепещущий в ее нетвердой руке лист бумаги, потом поднимает помертвелое лицо. — Как же вы можете так? — тихо говорит она. — Что? — картинно не понимая, спрашивает чиновник. — Это же… И она умолкает. Слова бессмысленны. — Вы ведь читали договор, — с начинающим закипать праведным раздражением говорит чиновник. — Вот ваша подпись! — Я сегодня же внесу обратно деньги, — говорит Марина, комкая бумажку. — Это ваше право, — хладнокровно отвечает чиновник. — А теперь, — кричит Марина не своим, отвратительно визгливым, на грани безумия голосом, — вон отсюда оба! — Пойдемте, право, — говорит важный человек чиновнику. — Мне совсем не улыбается подцепить от этих какую-нибудь заразу. Они идут к двери. — Хозяйка аккуратная, — говорит важный человек чиновнику, — но, по-моему, сумасшедшая… И, знаете, нужно будет продезинфицировать тут все. Дверь захлопывается. Александр смотрит на Марину с подушки. Она проводит ладонью по волосам, по щекам. — Саша… Ты только не волнуйся… — бормочет она, а потом вдруг срывается с места и начинает лихорадочно одеваться. — Я сейчас… сейчас. Это ошибка, это недоразумение… Я приду, и пообедаем, а пока… пока… — она уносится на кухню и уже через секунду бежит обратно в комнату с остатком купленного позавчера батона на блюдце, — пока вот, если проголодаешься, булочки покушай… Я скоро, Саша! — Ы-ы-ы! — доносится из комнаты. Это уже не голос лишенного возможности говорить человека — нет. Протяжный, долгий, жуткий вой смертельно раненного зверя. — Ы-ы-ы-ы!!

Банк. Строгие окошечки касс, дюжие охранники в пятнистом на каждом углу, небольшие, но долгие очереди у каждого окошка. Наконец очередь доходит до Марины. Кассирша смотрит ее платежку, качает головой. — Это не ко мне. Это в пятое окошко. — Ну я уже сорок минут отстояла! — Так спросить надо было, гражданочка… Или инструкцию почитать, вон висит… Томка, — оборачивается она к соседке, — квартирные в пятой? — В пятой, — отвечает Тома, заполняя какую-то ведомость под пристальным взглядом всунувшего крючковатый нос в ее окошко старика. — Ну, вот видите… Марина переходит к пятому окошку. Стоит. Отходит покурить в на лестницу, за стеклянную дверь, бдительно следя, как продвигается перед ее окошком очередь из двух человек. Наконец настает ее час. Кассирша долго читает платежку, потом, с сомнением покачав головой, куда-то звонит. Занято. — Подождите минутку, — говорит она Марине. — Вон, можете присесть, я пока обслужу следующего клиента. — Я очень спешу, — на выдохе, без голоса произносит Марина. Кассирша, пожав плечами набирает номер снова. И дозванивается. — Пал Семеныч? По квартирным ссудам как у нас? Слушает, сокрушенно покачивая головой. Марина ждет. — Ну, я так и думала, — говорит кассирша и вешает трубку. Поднимает на Марину глаза. — В банке нет сейчас денег, и по подобным ссудам мы выплат временно не производим. Мне очень жаль, но… ну нет денег. Вы же понимаете все, смотрите телевизор, наверное. — Как нет денег?.. — Ну, нет. — А где же они? — нелепо спрашивает Марина; кассирша только плечиком слегка пожимает. — Так как же мне… — Подойдите к концу месяца… нет, лучше в середине следующего. У нас несколько трансфертов на подходе… может, в феврале часть таких платежек мы и пропустим, — что-то в лице Марины настораживает ее, она отшатывается. — Ну нет денег в банке, нет! Я-то что могу сделать!

Другой банк. Кассирша вертит в руках Маринину бумажку, потом протягивает через окошечко ей обратно. — Нет, с "Эльдорадами" мы дел не ведем, — слегка как бы извиняясь и оправдываясь, говорит она. — Для нас, дама, это не документ, а филькина грамота. "Эльдорады" — они… они какие-то… — и делает красноречивую гримасу презрения и недоверия.