— Я знаю. Просто иногда хотелось побыть доброй девочкой, только и всего.

— Если ты…

— Вот только не надо мне ничего говорить, — перебила она его. — Я уйду сразу же после того, как справлюсь со своим вдруг нахлынувшим желанием заплакать.

Палмер снова протянул к ней руку, и она снова от него отпрянула.

— Когда ты к ней возвращаешься? Завтра?

— Кажется, да. Завтра.

— Между вами имеется то, что называется взаимопонимание? — Она резко встряхнула головой, будто прогоняя от себя дурные мысли. — Ладно, не отвечай. Ты знаешь ее всего только неделю. Одну чертову неделю! — Ее голос вдруг слегка задрожал от какой-то внутренней боли. — Выпусти меня отсюда, — прошептала она.

— Давай, я поймаю тебе такси, — предложил он и направился к входной двери.

— Нет-нет, не надо! — На секунду Вирджиния, казалось, застыла. Потом вдруг расслабилась. — Ладно, поймай, пожалуйста. И… спасибо, — произнесла она неожиданно тихим спокойным голосом, кивая на дверь.

Палмер взял со стула свой пиджак, открыл дверь и пропустил ее в холл первой. Там нажал на кнопку лифта и, пока они ждали, надел пиджак, застегнул ворот рубашки и повязал галстук.

Снаружи улица была уже совершенно пуста. Они неторопливо дошли до Второй авеню, но и там такси нигде не было видно. Оба молчали, только ее высокие каблуки-шпильки звонко цокали по асфальтовой мостовой. Он попробовал взять ее под руку, чтобы помочь сойти с тротуара, однако она мягко, но решительно тут же от него освободилась. Так, в полном молчании, они дошли до Пятьдесят восьмой улицы и повернули на восток.

— Ладно, этого вполне достаточно, — произнесла Вирджиния, наконец-то нарушив длительное молчание. — Отсюда я и сама доберусь.

— Да ничего, все нормально.

Они пересекли Первую авеню. Ярко освещенные часы на крыше ближайшего универсама показывали половину второго ночи. Палмер бросил взгляд на свои наручные часы, чтобы убедиться, что на них то же самое время.

— Да, поздновато, — неопределенным тоном заметила Вирджиния. — Можешь оставить меня здесь.

— Нет, я бы не стал этого делать.

Когда они миновали Саттон-Плейс и дошли до квартала, который вел к реке и оканчивался тупиком, Вирджиния остановилась на углу, повернулась к Палмеру лицом.

— Ну что ж, хватит. Спасибо тебе. Спокойной ночи.

— Нет-нет, я провожу тебя до дома. Так мне будет спокойней.

Она молча повернулась, и они неторопливо продолжили свой путь. Подойдя к двери своего дома, она достала ключ и вставила его в замочную скважину.

— Спокойной ночи, Вудс.

— Мне очень жаль, Джинни.

— Да, я знаю.

— На самом деле?

Она кивнула.

— Ты выглядишь просто ужасно. Тебе сейчас нелегко, совсем нелегко.

— Это уж точно.

— Ты имеешь в виду, что выглядишь ужасно? — Она скривила губы в подобии улыбки. Именно в подобии. — Может, вся эта история сделает тебя мягче, чем было задумано природой.

— Что ты хочешь этим сказать, Джинни?

— Спокойной ночи, Вудс.

Она открыла дверь, вошла в дом и, не оборачиваясь, плотно закрыла за собой входную дверь.

Во вторник рано утром рейс 010 компании «Эр Франс» совершил взлет из международного аэропорта Кеннеди вовремя и без проблем. Прибыли в Орли приблизительно около одиннадцати вечера того же дня, по Парижу, но рейс на Франкфурт был только следующим утром, что, скорее всего, предполагало необходимость снова провести ночь в «Рице».

Когда самолет взлетел и взял курс на восток по направлению к Атлантике, Палмер попросил принести ему шампанского. Да, вспоминал он, потягивая шампанское, всего десять дней тому назад ему пришлось лететь тем же самым рейсом, но… в совершенно иных эмоциональных условиях.

К тому времени, когда он закончил третий бокал шампанского, его вдруг потянуло в сон. Что, в общем-то, было совсем неудивительно — у него не было возможности хоть немного поспать всю прошлую ночь, поскольку чуть ли не до утра пришлось провожать Вирджинию. А потом, наконец-то вернувшись домой, должен был практически сразу собирать вещи, вызывать такси и ехать в аэропорт. Когда ж тут спать?

И, тем не менее, Вудс не поддался искушению. Вместо этого сел повыше, устроился поудобнее и начал просматривать журналы, накопившиеся за время его отсутствия. Одновременно он никак не мог избавиться от одной назойливой мысли: принимать или не принимать эти чертовы транквилизаторы? В тот раз он оправдывал себя абсолютной необходимостью этого, а потом почти убедил сам себя в том, что вполне сможет обойтись и без них. Но, в общем-то, если говорить честно, это был не более чем самообман. Иллюзия желаемого. И столь явная и внезапная зависимость от них не могла его не беспокоить.

Палмер плотно задернул шторки иллюминатора, закрыл глаза и попытался прежде всего представить себе нечто вроде бухгалтерского баланса — что ему удалось сделать, а что нет? — и более четко понять, на каком свете он стои́т…

Прежде всего, ему хотелось разобраться в ситуации с ЮБТК, равно как и в том, что может последовать после его открытой схватки с Эдди Хейгеном и Барни Кинчем. Но, как он ни старался, эмоциональные воспоминания упрямо наслаивались на деловые соображения, не давая ему возможности сосредоточиться на главном. В результате все построенные им графики в конечном итоге мало что ему давали.

Например, на графике 1 были представлены его эмоциональные пристрастия где-то десять дней тому назад. Поскольку данный график являлся секторным, то приблизительно треть отражала его эмоции, связанные с ежедневной рутиной ЮБТК, треть — его переживания, связанные с детьми, и треть — с его любовными передрягами с Вирджинией. То же самое можно было представить в пиктографической форме, на графике 2, где на трехмерной структуре можно было увидеть душевное состояние Палмера, каждое ответвление которого было основано на старых добрых буржуазных критериях: карьера, дети, Купидон; финансы, семья, развлечения.

График 3 являл собой гистограмму, где черными чернилами обозначалась вертикальная полоса, разделенная на трети и соответствующим образом обозначенная. Раздел, маркированный как «семья», тоже был подразделен на три части, каждая из которых, очевидно, показывала его интерес к собственным детям.

Глаза Палмера были закрыты, но он не спал, ему мерещились разные картинки. Хотя его воспаленный мозг воспринимал их в каком-то необычном, как бы полуреальном свете…

График 4, тоже секторный, был озаглавлен: «Текущий статус, обязательства». Сектор ЮБТК представлял собой тонюсенький «ломтик», которым и мышь то не накормить. А поскольку на нем нельзя было даже приспособить соответствующий ярлычок, ему нужна была специальная стрелка, под которой было написано, что в ней представлено «менее 0.5 от 1 %». Клинообразная часть, озаглавленная «Семья», была уменьшена приблизительно до 1/5 реального размера окружности сегментов. А для бедняжки Вирджинии в сегменте места, увы, не нашлось. Вся оставшаяся часть сегментного графика — более чем две его трети — имела ярлычок с надписью «Элеонора».