В ИЗВЕСТНОЙ брошюре «Удержат ли большевики государственную власть?» за месяц до того, как большевики взяли власть, Ленин писал:

«Россией управляли после революции 1905 года 130 000 помещиков, управляли посредством бесконечных насилий над 150 миллионами людей, посредством принуждения большинства к каторжному труду и полуголодному существованию.

И Россией будто бы не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных против богатых. Эти 240 000 человек имеют за себя уже теперь не менее одного миллиона голосов взрослого населения… Мало того, у нас есть «чудесное средство» сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело — привлечение трудящихся…

Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлятьгосударством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 313, 315.)

Как часто разного рода лжецы издеваются над якобы заявлением Ленина о том, что, мол, у нас каждая кухарка будет управлять государством… Но, как видим, Ленин говорил о совершенно ином, во-первых…

Во-вторых же, эти идеи Ленина, проведённые в новой России в жизнь, и дали тот аппарат управления, который восхитил и изумил нацистских деятелей из «Das schwarze Korps»…

Тогда Ленина понимали в этом не все… В той же брошюре «Удержат ли большевики государственную власть?» Владимир Ильич описывал разговор с неким богатым инженером незадолго до июльских дней… Ленин не назвал его по имени, но скорее всего, имелся в виду Леонид Красин, в 1912 году отошедший от партии, в 1917 году занимавший пост директора петроградских заводов «Сименс и Шуккерт» и вернувшийся к большевикам лишь в 1919 году.

«Инженер был некогда революционером, — писал Ленин, — состоял членом социал-демократической и даже большевистской партии. Теперь весь он — один испуг, одна злоба на бушующих и неукротимых рабочих. Если бы ещё это были такие рабочие, как немецкие, — говорит он (человек образованный, бывавший за границей), — я, конечно, понимаю вообще неизбежность социальной революции, но у нас, при том понижении уровня рабочих, которое принесла война… это не революция, это — пропасть.

Он готов бы признать социальную революцию, если бы история подвела к ней так же мирно, спокойно, гладко и аккуратно, как подходит к станции немецкий курьерский поезд. Чинный кондуктор открывает дверцу вагона и провозглашает: «Станция социальная революция. Alle aussteigen («всем выходить»)!» Тогда почему бы не перейти с положения инженера при Тит Титычах на положение инженера при рабочих организациях…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 321.)

Ирония Ленина была несомненной, но горькой… Красина ли конкретно он имел в виду, или не Красина (хотя, скорее всего, Красина), но пример с Красиным вполне представителен. Ровесник Ленина, талантливый инженер, он был в юности активным большевиком, в 1905–1907 годах руководил боевой технической группой при ЦК, а потом «устал» и «отошёл». А ведь Ленин тоже мог «устать», «отойти», быстро заработать себе имя и состояние той же адвокатурой или стать университетским профессором…

Конечно, не только Ленин не отошёл в годы реакции от борьбы за будущее трудящегося большинства, и как раз это обеспечивало партии большевиков уникальную устойчивость против «сволочизма» вождей и давало партии людей не только талантливых, но и идейных.

Да и Леонид Красин, чей прах в 1926 году был погребён в Кремлёвской стене, успел неплохо послужить новой России на постах наркома внешней торговли, полпреда в Англии и во Франции. Но к новой России он своих соотечественников не вёл… И о нём ли, не о нём, но о таких, как он, о слое «богатых инженеров» красиных, Ленин писал:

«Этот человек видел стачки. Он знает, какую бурю страстей вызывает всегда, даже в самое мирное время, самая обыкновенная стачка. Он понимает, конечно, во сколько миллионов раз должна быть сильнее эта буря, когда классовая борьба подняла весь трудящийся люд огромной страны, когда война и эксплуатация довели почти до отчаяния миллионы людей, которых веками мучили помещики, десятилетиями грабили и забивали капиталисты и царские чиновники. Он понимает всё это «теоретически», он признаёт всё это губами, он просто запуган «исключительно сложной обстановкой»…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 322.)

Вот ответ самого Ленина всем своим горе-«обвинителям» на все времена… Если ты не социальная тля, не клоп на теле общества, не образованный обыватель, а политический борец за честное общество, то ты должен понимать и признавать реальности социальной ситуации не губами, а умом и сердцем… Не на словах, а на деле! И делать это дело в любой, в том числе и в «исключительно сложной обстановке»…

Вот Ленин и был занят осенью 1917 года невероятно сложным делом — совершением социальной революции, которая одна могла вытащить — пусть и не сразу — Россию из той социальной катастрофы, до которой довели Россию оппоненты Ленина…

Ленин раз за разом говорил в 1917 году о том, что у России есть три выхода: 1) сползание в хаос; 2) военная диктатура корниловцев в интересах правящей кучки; 3) диктатура пролетариев и беднейших крестьян, способная сломить сопротивление капиталистов и проявить, говоря словами Ленина, «действительно величественную смелость и решительность власти».

В опубликованной в сентябре 1917 года в «Правде» статье «Один из коренных вопросов революции» Ленин цитировал видного эсера И. А. Прилежаева… Тот в эсеровской газете «Дело народа» «оплакивал, — как писал Ленин, — уход Пешехонова (одного из руководителей партии «народных социалистов» («энесов») и министра продовольствия Временного правительства. — С.К.) и крах твёрдых цен, крах хлебной монополии».

Прилежаев сокрушался: «Смелости и решительности — вот чего не хватало нашим правительствам всех составов (имелись в виду разные составы Временного правительства. — С.К.)… Революционная демократия не должна ждать, она должна сама проявить инициативу и планомерно вмешаться в экономический хаос… Если где, так именно здесь нужны твёрдый курс и решительная власть».

Владимир Ильич эти стенания и тоску Прилежаева по «твёрдой руке» прокомментировал так:

«Вот что правда, то правда. Золотые слова. Автор не подумал только, что вопрос о твёрдом курсе, о смелости и решительности не есть личный вопрос, а есть вопрос о том классе, который способен проявить смелость и решительность. Единственный такой класс — пролетариат. Смелость и решительность власти, твёрдый курс её, — не что иное, как диктатура пролетариата и беднейших крестьян. И Прилежаев, сам того не сознавая, вздыхает по этой диктатуре».