– О чем? – мрачно осведомился Бабкин, чувствуя себя тупицей.

– Как минимум о том, что у Евы были очень близкие отношения с родителями. Она предана своей семье. И никуда не уедет из-под Щедровска, пока ее родные остаются тут, а они остаются, потому что у отца ветеринарная практика в этом городе, а мать тридцать лет работает воспитательницей в детском саду, и оба пользуются огромным уважением.

– Когда ты успел это все разузнать?

Илюшин отмахнулся.

– Ева их не оставит. Она единственная горячо любимая дочь. А у Пети Дидовца наконец-то появилась семья – я имею в виду, настоящая семья.

– Он бывший преступник, – упрямо сказал Сергей.

– Несомненно. И еще он славный честный парень. – Бабкин закатил глаза к небу, подумав, что Илюшин с возрастом становится сентиментальным, а нет ничего хуже сентиментального циника. – Но бог с ним. Возвращаемся к Мансурову… Он уезжает, оставляя за собой пожарище. Хоронит своего друга на озере. По обвинению в убийстве Белоусова в тюрьму попадает давний знакомый Сергея Яковлевича, которого нелегкая занесла именно в этот день попросить его о помощи. Единственный, кто может рассказать о настоящем преступнике, – Дидовец, но Дидовец на следующее утро будет уже далеко от Щедровска и не узнает, что по обвинению в убийстве возьмут невиновного. Бедняга умрет через полгода. Значит, и с этой стороны Мансурову ничего не грозит. После этого он пропадает из виду… на сколько?

Сергей зашелестел страничками.

– На четыре с половиной года.

– Ага. Затем он возвращается. – Илюшин выбил дробь по откидному столику, и в стакане возмущенно зазвенела ложечка. – Женится на сестре своего друга, успевшей закончить медицинский колледж, переезжает с места на место и в конце концов обосновывается в Москве. Готов поспорить об заклад: в основу его бизнеса легли деньги Королева. Терпеливый парень! Другой бы потратил их в три месяца на красивую жизнь. А этот ждал.

Он снова забарабанил пальцами по столу. Бабкин подумал, что если Макар не перестанет, он сам зазвенит.

– Когда подъезжаем?

– Через пару часов, – рассеянно ответил Илюшин, не взглянув на телефон.

Сергей снова уставился на рисунок. Он не любил смотреть на каракули Макара – от них было трудно оторвать взгляд.

Схематичный человечек с ручками-черточками, одетый в треугольник, оказался к нему ближе остальных.

– Послушай, отчего мы уперлись в Мансурова? – озадачился Бабкин. – Почему Белоусова осталась в стороне?

Макар пожал плечами:

– Она и была в стороне. Милая добрая девочка, о которой никто из тех, с кем мы встречались, не сказал дурного слова. С детства влюблена в друга своего брата. Обычная история! До две тысячи шестого года в ее жизни все было благополучно. Затем ее детство кончилось в один момент. Она похоронила отца, переехала к родственнице. Выучилась на медсестру. Вышла замуж, родила. Все. Судя по тому, что нам известно, мужу не изменяет. Воспитывает дочь, ведет хозяйство. Серега, она обычная хорошенькая дурочка, каких тысячи.

– Почему дурочка? – Бабкину стало обидно за Белоусову.

– Умная не вышла бы за Мансурова.

– А тебе, значит, по душе Ева Полетова!

– Естественно, – удивился Макар.

– Тьфу! У тебя вкусы извращенные.

– А у тебя варварские.

Бабкин немного подумал.

– Зато у меня жена красивая, – сказал он наконец. – А у тебя вообще никакой жены нету, сдохнешь ты в одиночестве под забором, и никто тебе стакан воды не подаст.

– А и пусть под забором! – легко согласился Макар. – Нигде ведь не установлено, что это за забор, а главное, с какой его стороны я сдохну.

– Это ты о чем?

Илюшин удовлетворено потянулся.

– Я выхожу из своей виллы, – лениво протянул он и описал рукой в воздухе что-то обширное. – Вокруг – парк. Вокруг парка… ну, пусть Англия. Мне девяносто восемь, вчера я отметил день рождения с русскими проститутками, у меня в руке бокал коньяка, вышколенный персонал исчезает при одном моем появлении: все знают, что я предпочитаю одиночество. Я неторопливо бреду к кованой ограде парка, наслаждаясь свежестью солнечного утра. Шаг за шагом я приближаюсь, ложусь на свежескошенную траву, допиваю коньяк. Хрипло зову – эй, кто-нибудь, воды! – но парк пуст, и под пение соловьев я отхожу в мир иной с укоризненной улыбкой на устах. Условие выполнено: я скончался один, под забором, и воды мне никто не принес.

– Почему русские проститутки? – спросил Бабкин, несколько опешивший от этой картины.

Илюшин поднялся и окинул его взглядом, полным высокомерного сочувствия.

– И это все, что тебя интересует? Шлюхи? Боже, как ты низко пал!

– Я и тебя сейчас уроню… – начал Бабкин, но Макар резво юркнул за дверь, крикнув напоследок, что прогуляется до вагона-ресторана.

3

Николай Пронин выкурил перед вокзалом незаконную сигарету. Завидев патруль, он спрятался за рекламным щитом, торопливо затянулся напоследок, метко швырнул окурок в голубя и под гневные вопли какой-то хромой бабки-птицелюбки скользнул в здание.

Внутри было душно. Люди толкались, обнимались, прощались, жевали чебуреки за пластиковыми столами… Коля прикинул, не выпить ли на дорожку, и даже пошел было к кафетерию, но на полпути, сам не зная отчего, свернул и вышел на перрон.

Пахло шпалами, соляркой и дымом. Вдалеке показался поезд. Женский голос из динамиков объявил, что состав «Кострома – Санкт-Петербург» прибывает на первый путь.

– Машинист без пуза – как состав без груза, – нервно пробормотал Пронин и сплюнул вниз, на рельсы.

Сумка стояла у него под ногами. Он то и дело без всякой нужды трогал ее носком ботинка.

Вещей было мало. Поначалу он вообще хотел ничего не брать, все бросить в Щедровске, и гори оно…

Его, конечно, начнут искать. Все ж таки он задолжал кое-кому… «Хрен вам на босу морду, а не баблишко», – мысленно пообещал Коля и оскалился. Перебьются. А ему в Питере нужно как-то перекантоваться первое время.

Мимо проковыляла хромая бабка и прищурилась, узнав его.

– Ах ты дрянь! – певуче объявила она на всю платформу. – Пакость ты, наркоман бесстыжий! Чтоб у тебя чирьи на глазах вскочили!

Пронин открыл было рот, чтобы ответить ей как полагается. Никакая старуха не могла сравниться с ним в искусстве поношения врага. Коле на язык не любили попадаться даже рыночные нищие, самое злобное и дерзкое племя среди разнообразных обитателей города.

И вдруг он увидел невдалеке Белоусова. Макс стоял, улыбаясь одними глазами: высокий, голубоглазый, загорелый, как матрос. Пронин изменился в лице.

– Погань такая!

Коля перевел взгляд на нее. Потом снова на Макса.