Взять реванш за былую неудачу представлялось делом чести. Отложив заморский вояж до начала навигации, уехал на Ладогу и сам провел решающие испытания. Соединение английской практики с французской наукой дало блестящий результат. Доселе чугунные пушки считались "орудиями для бедных": грубыми, тяжелыми, непрочными. Крепостная артиллерия мирилась с их недостатками, но флотская и полевая страдали от вечного соперничества с Монетным двором. Сверленый ствол и ровные, калиброванные ядра позволили настолько уменьшить зазор, что прежняя дальность достигалась на половинном заряде, а меткостью опытовые образцы превзошли всё, что я пробовал раньше. Открылся выбор: оставить старые размерения с повышением боевых качеств, либо существенно облегчить пушки при сохранении оных.

Пришедшее из Москвы известие побудило меня с окончательным решением не торопиться. Подобно корабельному строительству, задуманному в порядке интриги против адмирала Сиверса, артиллерийские изыскания имели побочной целью подрыв влияния враждебной и неприятной мне персоны: генерал-фельдцейхмейстера Гинтера. Но в феврале месяце он освободил мир от своего присутствия. По общему мнению, на вакантное место могли претендовать Читтанов или Миних. Соблазн, конечно, большой. Вернуться в военное ведомство, заняв одну из важнейших позиций; получить широкие возможности для воплощения своих инвенций; возродить и преумножить наследие Брюса. Только вот… Принять сию должность и уплыть в Лондон — невозможно. Впрягаться надо сразу. Целый день я мучился, раздираемый противоречивыми стремлениями. И ночью спал очень плохо. Наутро велел заложить коней в легкую кибитку и помчался в недалекий Петербург. После отъезда Сапеги, Миних там был генерал-губернатором.

Главные улицы печального города покрывал неубранный снег. Молодые деревья, высаженные в четыре ряда вдоль Невской першпективы, тщетно воздымали к небу голые ветви, как будто жалуясь на злую судьбу. В гарнизонных и матросских слободах жизнь еще теплилась, а в лучших домах — дощатые щиты, подобно бельмам на глазах слепца, закрывали гляделки обмерзших окон. Изредка пробирались меж сугробов губернские чиновники, немногочисленные купцы (русские либо иноземные), да оставленные вельможами сторожа.

Бурхард-Кристоф посреди этого сонного царства выглядел, наверно, самым бодрым и деятельным. Встретил меня приветливо, с хорошо скрытой настороженностью. Он тоже получил депешу о смерти Гинтера.

— Рад вас приветствовать в моей губернии, уважаемый граф. Чему обязан удовольствием встречи с вами?

— Взаимно рад, дорогой коллега. У меня дело к будущему генерал-фельдцейхмейстеру.

Немец буквально просиял, озарившись радостью, которую не скрыть: такое искреннее и наивное чинолюбие во взрослом (и не слишком уже молодом) человеке умиляет. Я рассказал о своих опытах. В приступе дружбы, вызванном неожиданной уступкой, Миних предложил устроить сравнительные стрельбы безотлагательно. Этого-то мне и надо было. Неделю гремела пальба; итоговые протоколы засвидетельствовали решительное превосходство сверления над литьем. Заказ на пробную партию был, можно считать, у меня в кармане. Оставалось лишь отстрелять несколько стволов на износ: у чугунных пушек он часто выражается в появлении опасных трещин, ведущих затем к разрыву. Только после этого мнилось возможным определиться с прочностью и весом. Программа испытаний прекрасно совмещалась с моими планами подготовки канониров для торговых судов. Согласовав с будущим заказчиком требования к надежности, дал мастерам детальные указания по предотвращению несчастий, сочинил план дальнейших работ и отправился в Рогервик: море там очищается на месяц раньше.

Чахлые ингерманландские перелески плыли навстречу поставленной на полозья карете. Грязный мартовский снег, перемешанный с навозом, летел из-под конских копыт. Странно, ей-Богу: каждый раз покидаю Россию с чувством освобождения — но знаю по опыту, что скоро меня потянет обратно. Запоздалые сожаления, что не стал бороться за фельдцейхмейстерский чин, время от времени тревожили душу. Вздор, конечно: что можно сделать в артиллерии при нынешних порядках?! Жалованье служителям, и то недоплачивают. На такие пустяки, как обновление и совершенствование пушек, денег вовсе не найти. Вот на более важные нужды — сколько угодно. Указом юного царя установлены порции его охотничьим собакам: по два пуда говядины в день. Собак этих более полутысячи. Хороший аппетит у животных: просто драконы какие-то! Льву, к примеру, столько не съесть. В российских конторах и канцеляриях водятся твари, еще более прожорливые и многочисленные. Истребить оных никакому Гераклу не под силу. Поэтому лучше заниматься государственными делами в приватном порядке. Ни царь, ни псарь не посмеют мне указывать, на что тратить собственные средства, и не помешают гонять крыс в собственном чулане.

Долгие годы я изощрялся в искусстве получения больших выгод с малыми издержками. Как в коммерции, так и на войне. И теперь не намерен отказываться от нажитых умений. Только применить их на службе… Да просто не дадут. Никому из больших бояр это не нужно. Будешь биться, как муха в паутине, расточая силы без всякой пользы.

Пусть Миних воюет с Камер-коллегией за недоплаченные копейки: есть дела поважней. А отношения с государством пора строить по-новому. В форме партнерства, а не службы.