– С оптимизмом, – сказал он. – Лучше всего, бери пример с меня.

Малёк в ужасе отодвинулась. Посмотрела на него, как на идиота:

– Это как же?! Умереть, что ли, немедленно? С таким же, как у тебя, оптимизмом?

Оба засмеялись. Они все еще понимали друг друга, когда не ссорились и шутили, хотя бы во сне.

– Ну и шуточки у вас, – сказал Мишка Махлин, выходя из уборной и стыдливо заталкивая в штаны одно из облаков…

12

Проснувшись, Рыжюкас подумал, что и впрямь пора бы повидаться с «близкими друзьями». Раз уж так прищемило.

К этому способу он периодически прибегал, даже название придумал: «фрэндотерапия».

Вот и когда в прошлый раз прищемило, он ведь позвонил Махлину, пусть и не сразу. Зато тот сразу отозвался, предложив пересечься в «Неринге», где от трагичной безысходности и трехсот граммов «Старки» Рыжюкас совсем расклеился.

А школьный товарищ, недаром его и звали Махлин-Хитрожоп, тогда под старую водочку добросовестно выслушал его нытье: о долгах-кредитах, о вероломстве партнеров и подступивших, как смерть с косой, старости и нищете… Но принимать его сетования близко к сердцу не стал, даже от рассказа о бандитском нападении как-то отмахнулся, что и Рыжему посоветовал сделать, потому что, раз не добили, так все это хрень. Зарастет и забудется. Рыжук, мол, всегда был парняга живучий…

Но вот к проколу приятеля с Последней Любовницей он отнесся серьезно. Про слабость Рыжюкаса «на передок» он знал с детства, и сразу понял, что сейчас для бывшего школьного товарища это и есть тот самый больной зуб, который надо бы дернуть с корнем…

Это он и проделал одним решительным махом, только и фыркнув:

– Ты и всегда был долбаком. Но теперь тебе, похоже, остались одни только сплошные пиздострадания.

Рыжюкас скривился, как если бы его и впрямь щипцами ухватили за больной зуб. И даже отодвинул недопитую рюмку.

Махлин слил в тарелку остатки томатного сока из фужера и налил в него водки, отчего фужер стал похожим на лицо пьяной девицы с размазанной помадой. Проделав то же с фужером приятеля, и рачительно доплеснув в фужеры из недопитых рюмок, он предложил принять по последней. В том смысле, что пора подвести резюме.

– Но даже такой упертый долбак, как ты, должен врубиться, что тебе опять подфартило…

Рыжюкас прислушался. Особого фарта он как-то не ощущал.

– А что же это, как не полная пруха? Если твоя сосалка-доилка с тебя так просто вот перескочила на другого дурного коня…

– Она же меня бросила, – промямлил Рыжюкас.

– Куда?!

Рыжюкас и трезвый никогда не задумывался, куда вообще бросают, поэтому сейчас смотрел на приятеля удивленно: ну же и «хитрожоп»!

– А куда бы ты ее бросил, когда она тебе бы остохренела?

– Куда? – послушно поинтересовался Рыжюкас.

– Да никуда. Так и пахал бы на нее до гробовой доски, потихоньку от жены таская ей колготки.

Допив, Махлин аккуратно поставил мутный фужер, не без чиновной элегантности (все-таки замминистра) промокнул губы салфеткой, уголком заправленной за край воротничка:

– А лоху этому, что у тебя ее увел, я на твоем бы месте… две поллитры проставил. Раз тебе с ним так повезло… Хотя в унитаз бы эту сволочь и спустил…

Только и сказано было.

Да еще «сволочь» – не совсем понятно, о ком именно. Отчего на душе потеплело.

Сразу полегчало, а вскоре и вообще снялось – как благословенной рукой. С той встречи он тогда и начал выпутываться, как-то сразу прозрев и отбросив всю «писательскую дурь».

1

Старые «фрэнды» собрались на водяной мельнице, прямо напротив пляжа, куда в начале второй половины прошлого века плавали с девчонками целоваться.

Мельницу давно перестроили под ресторанчик и вполне комфортную баньку. У Мишки Махлина везде и все было схвачено: ресторанчик ради друзей закрыли, баню протопили, и хозяева с обслугой ушли, оставив им ключи и проинструктировав, что к чему. Дело предстояло неспешное, и баню Махлин заказал на всю ночь.

– Хитрожопые евреи всегда умели устроиться, – угрюмо осмотрев стильный интерьер «баньки», хоть и умилившись граненым стаканам на столе, заметил Мишка-Дизель, язвительно, но не злобно. По происхождению он не мог быть антисемитом.

– К сожалению, не все, – парировал Мишка Махлин. Обидеться он мог, но только не за «хитрожопых евреев», а за этого непутевого отщепенца. Который «устраиваться» как раз не умел, пропыхтев всю жизнь на зарплату электрика – «выносливо», как в школе, когда бегал на длинные. Отчего так и остался жилистым и поджарым. – Есть дурни и у нас… на которых воду возят.

Съехались дружно: Сюня и Рыжий прикатили на такси, Мишку-Дизеля подвез Махлин.

Последним на белоснежном микроавтобусе с красной надписью на капоте прибыл Витька-Доктор.

2

– Где-то я вычитал, что простата человеку вообще не нужна, – сволочнул Сюня, дружески пожимая Рыжюкасу руку. При этом он вопросительно посмотрел на Витьку-Доктора, вытаскивавшего какие-то коробки из багажника микробуса.

– Еще меньше человеку нужен рак простаты, – проворчал тот. – Помогите разгрузиться.

– Да, в человеческом организме, оказывается, много лишнего, – принимая из его рук картонную коробку, заметил Мишка Махлин, оценивающе посмотрев на Рыжюкаса.

– Между прочим, как и в любом механизме, – включился Мишка-Дизель, подхватывая гору свертков.

– Механизмы, Дизель, это по твоей части, – Сюня засмеялся, видимо, вспомнив что-то забавное.

Помогать с коробками он не потянулся, а отработанным жестом поправил широкие брюки, подтянул их, поерзал локтями вокруг значительного живота, проделав все с аристократизмом, не меньшим, как если бы он мизинцем поправил дужку очков, и присел на лавочку, широко расставив ноги бывшего прыгуна-чемпиона. До перестройки Сюня работал директором кондитерской фабрики, на кондитерском питании его прилично разнесло.

– Ты чего ржешь? – спросил его Махлин.

– Это он тетю вспомнил, – сказал Витька-Доктор. – То, как этот вот Кулибин, – Доктор кивнул в сторону Мишки-Дизеля, – потряс бедную тетю своими техническими талантами, когда развинтил ее «Зингер», чтобы починить. Собрал ведь, гад, машинка строчит, как новая, а у тети целая коробка запчастей. Так она потом его «Зингером» и называла до самой смерти.

– Вот я и говорю про вашего брата, – обращаясь к Витьке-Доктору, сказал Мишка Махлин, – сначала уверяют, что ребенку не нужны гланды и полипы. Потом – аппендикс, потом удаляют камни в желчном пузыре, а заодно и сам пузырь, потом оказывается, что и без почки можно жить… Теперь вот и без яиц…