Главным подозреваемым, естественно, был Артемус. На следующий день после обеда у Маркисов я попросил капитана Хичкока позвать кадета к себе в кабинет якобы для разговора о сломанной двери. Они учтиво беседовали, а в соседней комнате, прильнув ухом к двери, стоял рядовой Кокрейн. Когда Артемус ушел, мы позвали солдата, однако ничего определенного от него не услышали. Кокрейн морщил лоб, кривил губы, мысленно сравнивая голос Артемуса с голосом того «офицера». Вроде похож, хотя… нет, у того голос звучал не совсем так.

Наша затея с опознанием по голосу провалилась. И все равно первым подозреваемым оставался Артемус. Но не я ли сам впотьмах принял доктора Маркиса за его сына? Значит, нельзя исключать и Маркиса-старшего. Недавний отчет По лишь усложнил загадку. Оказывается, Лея Маркис умела мастерски перевоплощаться в мужчину.

Я почувствовал себя путешественником, который примерно знал, в какую сторону надо идти. И вдруг вместо одной тропинки он увидел несколько, и все они вроде бы вели в нужном направлении. Какую же выбрать?

Допустим, ту, что ведет к Артему су. Я уже был готов двинуться по ней, но тут вспомнил… его странную уступчивость материнским капризам. Он, как маленький мальчишка, испугался, что за столом надерзил маме, и примерным поведением всячески стремился загладить свою провинность.

Хорошо, попробуем тропку, ведущую к миссис Маркис. За один вечер я наблюдал целую гамму ее состояний и могу сказать: она – человек настроения. Такие люди легко бросают начатое дело, если у них пропадает желание им заниматься. Лея куда собраннее матери и в чем-то даже взрослее. Вряд ли ее назовешь послушной дочкой. Скорее всего, живя бок о бок с матерью, Лея просто научилась не усложнять себе жизнь.

Значит, Лея? Но почему всякий раз, когда я вспоминал о ней, передо мной возникала мысленная картина жертвы, которую волокут львам на растерзание?

Я упомянул о трех загадках, однако пока не назвал третью. С чего это миссис Маркис говорила со мной как с потенциальным женихом своей дочери? Она не то что предлагала – она буквально навязывала мне Лею в жены.

Двадцать три года для девушки – не такой уж безнадежный возраст. Конечно, для кадетов Лея уже старовата, но, насколько я мог судить, кадеты ее и не привлекали. А разве вокруг мало холостых офицеров? Сколько их мается в своих холостяцких жилищах. Для любого из них Лея была бы желанным подарком. Помню, даже у капитана Хичкока изменился голос, когда мы заговорили о мисс Маркис. Тосковал, тосковал капитан по семейному счастью.

Из всех трех загадок эта разгадывалась легче остальных. Если я верно определил болезнь Леи Маркис, ее родители отлично понимали, что их сокровище хоть и прекрасно, но ущербно. Тут уже не до выбора лучшей партии; казалось бы, родители Леи должны с радостью отдать дочь первому же претенденту на ее руку. В таком случае моему влюбленному петушку крупно повезло. Едва ли найдется претендент упорнее. Но самое главное – По видел Лею совсем в иной плоскости, лежащей вне ее болезни.

Когда По в очередной раз пришел ко мне, мои мысли как раз крутились вокруг него и Леи. До сих пор он являлся в своем обычном кадетском наряде (По вообще не слишком щепетильно относился к одежде). В этот раз он пришел будто на смотрины: в парадном мундире, надев портупею и парадный меч. Вместо шляпы на голове По красовался кивер. И шаги его были не осторожными, а нарочито громкими. Протопав на середину комнаты, он резким движением снял кивер и поклонился.

– Лэндор, я хочу перед вами извиниться.

Я невольно улыбнулся.

– Ну что ж, достойный шаг с вашей стороны. Только вначале позвольте вопрос.

– Я вас слушаю.

– За что вы намерены извиняться?

– Я виноват в приписывании вам недостойных побуждений, – ответил По.

Парень говорил вполне серьезно, а меня разбирал смех. Чтобы не смущать его, я присел на кровать и стал тереть глаза, как часто делал, когда уставал читать.

– Вы имеете в виду Лею? – внутренне успокоившись, спросил я.

– Не буду себя оправдывать, Лэндор. Скажу только, что мне было крайне неприятно видеть поведение миссис Маркис… как она говорила с вами. Мне вдруг почудилось… конечно, это была лишь дурная игра воображения… словом, мне показалось, что вы… одобряете ее замысел и даже готовы в нем участвовать.

– Слушайте, По, ну как вам такое взбрело…

– Пожалуйста, Лэндор, не перебивайте меня. Только еще не хватало, чтобы вы по моей милости начали оправдываться передо мною. Любой, у кого есть хотя бы зачатки ума, поймет, насколько абсурдна сама мысль о вашем ухаживании за Леей, не говоря уже о женитьбе на ней. Откровенно говоря, такое допущение нелепо даже в качестве шутки.

«Абсурдна, говоришь? И допущение нелепо?» Читатель, я ведь не ангел. Мне тоже присуще мужское тщеславие. Слова По в какой-то мере меня задели. Но разве я сам не смеялся, вспоминая попытки миссис Маркис женить меня на Лее?

– Честное слово, Лэндор, мне очень неловко, – сказал По. – Надеюсь, вы не…

– Разумеется, нет. Мало ли что взбредет в голову экстравагантной мамаше!

– Вы не шутите?

– Нет.

– Боже, какой камень свалился с моей души! – воскликнул кадет и швырнул на кровать свой кивер. – Теперь, когда мы уладили это досадное недоразумение, можно перейти к более важным темам.

– Согласен. Не хотите для начала показать мне записку Леи?

Веки По затрепетали, будто крылышки мотылька.

– Записку, – повторил он и вздохнул.

– Ту, что она опустила вам в карман, пока вы надевали плащ в передней. Похоже, вы даже не заметили. Может, эта записка так и лежит непрочитанной?

У моего юного друга прибавилось румянца на щеках.

– Это не… Вряд ли это можно назвать запиской.

– Не стоит волноваться из-за названия. Покажите мне послание Леи, если, конечно, не смущаетесь.

Теперь его щеки пылали, как очаг, полный дров.

– Таких посланий не смущаются, – запинаясь, пробормотал он. – Ее послание… им гордиться надо. Когда тебе посвящают…

На самом же деле парень был изрядно смущен. Вытащив из нагрудного кармана сложенный листок (естественно, надушенный), По протянул его мне и торопливо отвернулся.

Экстаза полон каждый миг с тобой,

Душа полна блаженства неземного.

Голубизна небес, зеленый мир лесной -

Амброзией любви нас напитайте снова,

Разбить судьбе не дайте наш покой!

– Прекрасные стихи, – сказал я. – И со смыслом. Мне понравилось, как она…

Но По не нуждался в моих оценках.

– Лэндор, поймите, я… мне никогда. Это… – Он улыбнулся с оттенком печали и нежно погладил листок. – Мне никто никогда не писал стихов. Она первая.