Письмо выдвигало прежнюю идею сотрудничества классов – создание здоровой сердцевины – центра, разбиваясь о который оба борющиеся крыла не мешали бы ему выдерживать напор надвигающихся событий и отстоять неприкосновенность изолированного, чрезвычайно ценного для России края.

В слагающихся для Дальнего Востока условиях, которые даже при благоприятном их обороте не могли уже изменить хода событий даже в Сибири, можно было ставить перед собой пока только очередные частные задачи, и прежде всего вопрос о выигрыше времени.

Практически письмом намечалось следующее:

1. «Немедленное привлечение широких масс населения к работе по восстановлению государственной и общественной жизни. Задача эта в настоящее время может быть возложена на городские и земские самоуправления, периодические съезды которых являлись бы выразителем мнения русской общественности и служили бы базой для правительства…»

2. «При постепенном строительстве государственной жизни среди царящего хаоса, законодательство должно быть чрезвычайно живым и гибким, отвечающим потребностям времени и насущным интересам населения».

3. «Строительство должно идти снизу, с фундамента – волость, уезд и т. д. с широким проведением принципа самоуправления, так как восстановление (работа) даже весьма почтенных (современных) центральных учреждений будет бесполезно, если не налажена жизнь на местах».

4. «Армия должна быть детищем народа и должна руководиться людьми высокого морального авторитета и большого командного и боевого опыта».

Письмо заканчивалось заверением, что, несмотря на тяжкие испытания, «я полон горячей веры в великое будущее России, принадлежность к которой считаю и считать буду великим для себя счастьем».

Через день после моего письма в том же Advertiser появилось и письмо генерала Потапова, носящее уже более личный, резко неприязненный характер к Омску вообще и к Колчаку в частности.

Посольство было неприятно «поражено». Перевод письма экстренно полетел в Омск. Появились ряд ругательных статей в Advertiser за подписью «Русский».

Опубликование мною письма, выборки из которого только что приведены, несомненно, выводило меня из моего изолированного положения, устанавливало известную связь с сибирскими группировками, сходными более или менее со мной в оценке грядущих ближайших перспектив.

С другой стороны, оно осложнило несколько мое положение как гостя Японии, рассеивало разные предположения о возможности расчета на мое участие в тех или иных действиях, хотя бы косвенно ущемляющих интересы России.

Задержка с отъездом нуждалась в более сложных объяснениях, тем более что вопрос о визах благополучно улаживался.

Возвращаюсь к дневнику.

Камакура. 15 сентября

После необыкновенного августовского оживления в Камакуре становилось уныло. Школьники и школьницы, сотнями плескавшиеся в море, разъехались. На пляже пустынно. Начинаются сильные ветры.

Обычных для здешних мест тайфунов в 210-е и 220-е дни года на этот раз не было. Боялись, что это отразится на урожае риса. И этого, к счастью для японцев, не случилось, тем не менее цены на рис спекулянтами подняты немилосердно.

Теперь это самая острая забота правительства. Кабинет Хары подвергается правильной осаде. Рост числа богачей за счет барышей от военных поставок только сильнее оттеняет нужду постепенно увеличивающейся бедноты, которая дает значительный прирост и без того большому количеству недовольных существующим правительством.

Чтобы не особенно обострять чувство зависти к богатым, в японских поездах уничтожили первый класс, кроме экспресса. Поговаривают даже об уничтожении и второго класса. Таким образом, деньги не будут представлять особо резкого преимущества, по крайней мере, в передвижении.

Иностранцы возмущены, особенно англичане, видящие еще до сих пор унижение их расового достоинства от общества желтых. В жаркое летнее время, при крайней простоте японского костюма, любоваться голыми потными ногами удовольствие действительно не особенно большое. Тем не менее первый класс уничтожен.

На днях был у меня капитан японского Генерального штаба Кунаки. Хорошо говорит по-русски. Очень интересовался, кто мог бы заменить Колчака в случае падения его правительства. Перебрал при этом всех известных японцам русских «самураев». Попутно интересовался и другим вопросом: могут ли кадеты работать вместе с эсерами.

Опять выплывает вопрос о земстве. Трудно сказать, насколько это искренно, но верно одно, что судьба Омского правительства считается здесь предрешенной.

Положение делается ответственным. Сибирский вопрос, несомненно, вступает в новую фазу. Последний акт будет разыгран на Дальнем Востоке.

Трудно допустить, чтобы военная партия Японии, при всех неблагоприятных условиях, и международных и внутренних, все же так просто упустила случай новой попытки если не оккупации, то, по крайней мере, приобретения исключительного влияния в наших трех дальневосточных областях (Забайкалье, Приамурье и Приморье).

Недаром появилась статья в Advertiser об объявлении независимости Дальнего Востока двумя «испытанными патриотами» атаманами Семеновым и Калмыковым под протекторатом Японии.

Если вторая кандидатура способна вызвать только улыбку, то у Семенова сторонников на соседних островах еще достаточно.

Вновь оперившийся, после провала с «поголовным поднятием» сибирского казачества, Иванов-Ринов мобилизует защитников «православной веры» и тоже, вероятно, не без греха в дальневосточном вопросе.

Идет в гору отличившийся усмирением Красноярского района250 генерал Розанов. Он только что сменил Хорвата и вместе с «походным атаманом» (оказался и такой) Дутовым приводит в порядок Дальний Восток. В действительности во Владивостоке хозяйничает международная милиция во главе с американцами, а в областях – японцы.

Во Владивостоке, между прочим, только что произошел скандал с наглым издевательством американцев (начальника общесоюзной милиции Джонсона) над русской газетой «Голос Приморья», причем заморские демократы – союзники грозили «побить морду» членам редакции и устроить самосуд251.

Русская власть в лице Розанова, вместо защиты, только оформила арест редактора. Она сама всемерно занята истреблением «большевиков и эсеров», причем Розанов пригрозил, что если в Красноярске он еще стеснялся, был, так сказать, в перчатках, то здесь для столь почтенной цели он перчатки снимет.

Вчера прочел неопубликованное интервью Гайды, которого только что уволили со службы и исключили из списков русской армии. Если даже принять во внимание личные счеты Гайды, все же обрисованное им положение близко к безнадежному. Он характеризует Колчака как безвольного, но упрямого человека. В развале армии всецело винит Лебедева и быстро пробравшегося в «верхи» молодого генерала Бурлина, ближайшего помощника Лебедева.

Так быстро и с такими ужасными последствиями разваливается постройка, в основу которой положено было безыдейное и легкомысленное предательство Директории.