– Глеб!

– Марина!

«Я же запер дверь!» – мелькнула лихорадочная мысль.

– Маринка! Как ты…

Она прижала палец к его губам:

– Здесь. Я ждала. Глебушка…

– Не отговаривай меня.– Стежень погладил мягкие светлые волосы (может быть, в последний раз), вдохнул их запах…

– Я понимаю… Я только побуду с тобой…

– Нет!

– Да… – почти шепотом.

Стежень нежно отстранил ее от себя. Исхудавшее осунувшееся лицо, тени вокруг глаз, отчего глаза кажутся еще больше, царапина на круглом подбородке…

– Я не могу жить без тебя,– тихо сказала Марина.

Спокойствие и решимость.

– Ты понимаешь.

– Да,– ответил Стежень,– понимаю. Хорошо. Оставайся.

Марина, привстав на носочки, коснулась его губ, быстро, почти мимолетно, выскользнула из его объятий и пристроилась у стола. Ни звуком, ни жестом она не напомнила о себе, пока Стежень ссыпал в чашку радиоактивный порошок, размешивал его, настраивал себя, отрешаясь от всего, кроме грядущей схватки.

Так же тихо и неподвижно сидела она, когда Стежень в три глотка влил в себя яд. Молча, не шелохнувшись. Только смотрела, как…

…мостовая, вертясь, стремительно летела навстречу. Стежень выбросил руки, успел осознать: слишком высоко, слишком быстро…

«Стой!»

Мгновенное осознание – и он стоит на выпуклых булыжниках, ощущая, как медленно уходит из тела испуг, вызванный стремительным падением.

Замок не изменился. Те же грубые бурые камни, те же стены, расчерченные полосами серого мха. Запах тлена и сырости и мутная взвесь вместо неба. Ничего не изменилось.

И не могло измениться. Это ведь только твое представление, Стежень!

Да! Да! Да!

Стежень «увидел» Ласковина. Андрей стоял боком к нему. В правой руке – пистолет, левая – под правой. Но дело было не в пистолете, а в том, как он стоял.

Мохнатое всклокоченное существо скатилось вниз со ступеней замка. Оно надвигалось с невероятной быстротой и вырастало тоже с невероятной быстротой, вырастало, накатывалось, как огромный шар. Глеб не успевал, не успел ничего сделать, единственное – повторить позу Ласковина, хотя бы и без пистолета. Стежень вскинул сомкнутые руки… И существо, уже вздыбившееся, нависшее над ним,– подалось назад…

Морри-разум наконец увидел врага у ворот своего терема. Тот все-таки рискнул и явился. Наконец-то. Морри-разум устал ждать. Он ждал долго и больше ждать не собирался. Ничтожная фигурка в круге ржавой, враз пересохшей травы. Это его враг? Это – враг?! Морри-разум гулко расхохотался и неспешно двинулся вниз. Врата сами распахнулись перед ним и сами закрылись за его спиной. Морри-разум медленно и торжественно спустился вниз, ступень за ступенью. И с каждой ступенью в облике Морри-разума проступал Бурый. Человечишка растерялся. Он выглядел жалко. Он не пытался напасть. Не пытался защищаться. Морри-разуму даже стало немного обидно. Он жаждал победить в схватке, а не раздавить червяка. Он перестал быть Морри. Он стал Бурым!

Когда враг остановился, Стежень наконец-то сумел его разглядеть. Тварь напоминала кадьякского медведя. Медведя-оборотня посреди превращения. Полузверь-получеловек. Стежень посмотрел на свои поднятые руки и усомнился. Разве эти руки можно сравнить с когтистыми лапами полуметровой ширины? Этакую громадину даже пистолетом не остановишь. Господи, да тут базука нужна, а не пистолет! Базука…

Только твое представление, Стежень!

Вряд ли это была базука, но нечто похожее. Длинная труба лежала на плече Глеба. Длинная и тяжелая. Но спуск оказался совсем легким, а промахнуться с десяти шагов – невозможно. Грянул гром, за плечом Стежня злобно взревело пламя, и человекозверь покачнулся от страшного удара.

Бурый понял: он предан. Еще он понял: время волшбы прошло. Пришло время мертвой смерти. Не его время. Больше Бурый ничего понять не успел.

Человек-зверь покачнулся, наклонил огромную кудлатую башку, поглядел на свой живот… А живота не было. Была огромная кровавая яма. Человек-зверь хрюкнул, уставил взгляд на Стежня с дымящимся стволом на плече, плеснул на человека собственной болью, булькнул горлом и рухнул на мостовую.

Человекозверь бесформенной тушей громоздился на камнях. Могучие мускулы обмякли, бурая шерсть потускнела. Из-под живота медленно вытекала густая темно-красная кровь и расползалась узором по впадинам между булыжинами.

Стежень отвел взгляд, посмотрел на массивные стены, на тяжелые черные ворота. Следовало что-то сделать, может быть – разрушить проклятый замок. Но как?

Пока Глеб размышлял, мостовая пришла в движение. Камни вокруг места, где лежала бурая туша, подернулись пленкой, «поплыли», и труп очень медленно, без единого звука начал погружаться вниз. Как камень – в горячую смолу. И тут же створки замковых ворот, тоже совершенно бесшумно, повернулись на бронзовых стреловидных петлях, и из арки-пасти вытек серебристый дым. Поначалу бесформенный, он под взглядом Стежня (Глеб точно знал: именно под его взглядом) постепенно обрел форму. Человеческую форму. Стежень вздрогнул: перед ним стоял Сермаль.

– Ну вот, сын земли,– глухим голосом произнес Сермаль,– вот мы и свиделись.

Стежень молчал.

– Не веришь? – Сермаль усмехнулся.– Это правильно. Не забыл, значит. Возьми, твое.

Сермаль бросил Глебу кожаный мешок. Упав, мешок громко звякнул. Причем сам мешок, а не его содержимое.

Стежень отступил на шаг.

– Боишься, воин? – насмешливо произнес Сермалъ.– Хоть глянь, что внутри!

– Я не воин! – резко ответил Стежень.

«Ты сам так сказал».

Теперь Глеб почти уверился: перед ним оборотень.

– Развяжи, не бойся,– сказал оборотень. И добавил с усмешкой: – Разве ты не победил?

«Он прав,– подумал Глеб.– Я победил».

Взглянул мельком туда, где лежала бурая туша. Нет, уже не лежала. Только гладкая проплешина на мостовой.

Наклонившись, он неторопливо расшнуровал мешок. В мешке лежала корона. Шапка Мономаха.

Теперь усмехнулся Стежень. Положил корону обратно в мешок, поднял глаза…

– Я ошибся,– сказал оборотень (или Сермаль?).– Ты и впрямь не воин, сын земли. Ты не изменился. Жаль.

– Глеб!

Стежень повернулся на окрик. Резко, всем телом.

– Марина?!

Сермаль возник рядом с ней, обнял длинной костлявой рукой.

– Я заберу ее,– сказал он грустно.– Ей нужен воин, а не… ты.

Ярость заполнила грудь Стежня. Замок, стены, тусклое небо – все подернулось рябью. Бездумный выхлест – сам воздух загудел от удара. Но Сермаль (или оборотень) даже не шелохнулся. Более того, Стежень (пустой, как проколотый мяч) осознал: его искусителю удар доставил наслаждение. Тем не менее тот повернулся и, увлекая за собой Марину, двинулся обратно, в арку ворот. Они уже входили в тень, когда Стежень опомнился и крикнул: