Над их головами летали ошалевшие от безнаказанности вороны, и каркали, каркали, так и хотелось их застрелить. Вот всяком случае, Глаша несколько раз представляла себе, как расстреливает их из пулемета. Не птицы, а какая-то насмешка над людским горем.

Джинсовая черная куртка, черные джинсы, черная рубашка, черные волосы и голубые глаза. Очень красивый мальчик. И именно этого мальчика она увидела на фотографии в альбоме Милы Казанцевой, когда они с Лизой осматривали ее комнату.

– Тебя как зовут? – она повторила вопрос.

Здесь, на кладбище, она оказалась по собственной инициативе. Поехала на авось. Подумала, что если она права, то мальчик должен здесь появиться. Он будет сюда приезжать до тех пор, пока боль не притупится.

Это он держал Милу за талию, и в его взгляде она прочла столько любви и обожания, что странно было после этого слышать о связи девочки с перезревшим развратным типом.

– А вы кто? – Он побледнел.

– Меня зовут Глафира. Мы расследуем обстоятельства смерти Людмилы Казанцевой.

– А… Понятно. А что вы делаете здесь, на кладбище? Ждете, когда здесь появится убийца?

К хаотичному карканью ворон прибавился громкий птичий щебет, разговаривать было просто невозможно, казалось, птицы решили перекричать пришедших на их территорию людей.

– Давай отдойдем… Вон лавочка стоит в тени. Поговорим? Надеюсь, ты не убежишь?

Мальчик покорно последовал за Глафирой, сел рядом, опустил руки и голову.

– Я любил ее. Очень сильно. Но она, конечно, не обращала на меня никакого внимания. И тогда я, чтобы быть поближе к ней, чтобы иметь возможность хотя бы изредка видеть ее вне школы, начал ходить с Тиной. Я же тогда ничего не знал, не знал! – вдруг воскликнул он с неожиданной страстью и болью в голосе.

– О чем ты не знал?

– О том, что она тоже любит меня. Я… Понимаете, я ходил с Тиной, ну… целовался с ней в подъезде, а Мила стояла на улице, она все знала… я не должен был этого делать. Но я тогда подумал, что, может, таким вот поведением, такой распущенностью или свободой я смогу немного расшевелить ее? Ведь она казалась такой ледышкой. Казалось, мужчины не интересовали ее вообще.

– И что потом?

– Потом было вообще ужасно… Мила пускала нас к себе домой, когда ее родителей не было, и мы с Тиной… Короче, мы переспали там несколько раз. Тинка… Никогда не понимал ее. И не знал, чего ей нужно от меня. Я же знал, что у нее есть взрослый мужчина. Может, тоже дразнила Милку? Но она потом клялась: не знала, что Милка влюблена в меня и страдала…

– Что случилось потом? В феврале?

– Случилось то, о чем я и мечтать не мог. Она сама позвонила мне и сказала, что ее родители уехали и что мы сможем спокойно побыть вместе.

– И ты приехал?

– Да. Знаете, она была такая… Такая красивая, чистая, нежная и, когда мы были с ней вдвоем, исчезала та холодность, о которой у нас в классе ну просто ходили легенды. Она была живой и чувствительной, ранимой и слабой. То есть совсем не такой, какой ее знали все. Тогда, в ту ночь, когда я остался у нее, у нас ничего не было. Мы только говорили, говорили, правда, я ее целовал и был так счастлив, что уже тогда знал, что мы поженимся. Да я просто сошел с ума, понимаете?

– Кто-нибудь приходил в тот вечер к Миле?

– Да. Вы и это знаете. Да, заходила Тамара Шляпкина. Она живет по соседству. Понимаете, просто так. Принесла пирожки, которые испекла ее мама. Вероятно, она делала это не в первый раз и рассчитывала все же зайти в квартиру, поболтать с Милой. Но заметила мои кроссовки… У меня очень примечательные кроссовки. Об этом все в классе знают…

Саша вытянул ноги, задрал штанины джинсов, и Глафира увидела то, что и должна была, – нарисованные явно детской рукой черным фломастером черепа.

– У меня брат есть, маленький, Егорка… Это он сделал. Но мне даже понравилось. Во всяком случае, мне все равно, что обо мне подумают посторонние, когда увидят… В этом есть что-то такое… Милое. Так вот думаю, что Тамара увидела эти нарисованные черепа и сразу поняла, кто у Милы в гостях. Если бы не эти черепа, вряд ли она догадалась, что именно я. Спортивная обувь есть практически у каждого человека. Но эти – примечательные.

– Что было потом?

– То, что случилось потом… Словом, об этом я узнал много позже, когда узнал, что Тина серьезно заболела. Дело в том, что Тамара, уж не знаю, из каких побуждений, позвонила Тине и рассказала, что я у Милы. И Тина, которой я, в сущности, был до лампочки, поскольку у нее, помимо меня, имелись… любовники… Словом, она приревновала. Приехала, оказывается, уселась на лестнице, возле мусоропровода, и все ждала, когда я выйду. Хотела, наверное, узнать, останусь я у Милы или нет.

– Ты остался у нее на ночь.

– Конечно, остался. Родители не возражают, им главное, чтобы я отзвонился и сказал, где я и с кем. Но, как я уже говорил, между нами ничего не было. Я же тогда не знал, что она… – Он опустил голову и замолчал на время. – Я тогда ничего не знал, но предполагал, что у нее еще никого не было.

– Разве не так?

– Тинка тогда, на лестнице, простыла, подхватила воспаление легких и попала в больницу. Я ее не навещал, знал, что она не сдержится и прямо там, в больнице, обматерит меня, словом, я знаю ее характер, потому и не сунулся. Знаю, что ее навещал Денис, он тоже в нашем классе учится.

– Мне кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Что Тина потом, когда вышла из больницы, наговорила тебе про Милу гадостей.

– Точно. Сказала, что я для нее – просто для коллекции. Что у нее полно мужиков.

– И ты поверил?

– Да. Поверил. Но ведь это же на самом деле так. Я сам видел ее с одним типом в машине. Шикарная машина, шикарный тип.

– Думаю, это было уже где-то в мае.

– Ну да!

– Это Тина познакомила ее со своим приятелем. А когда ты был у нее, она на самом деле была… Словом, у нее тогда еще никого не было. Вы поссорились?

– Это я во всем виноват. Я сказал, что мне все известно. Что со мной так нельзя. Мне тогда так плохо было…

– Но почему ты поверил Тине? Почему не поговорил откровенно с Милой?

– Не знаю, что со мной тогда было… Я просто сходил с ума. Я и любил, и ненавидел ее одновременно.

– Понятно. А она, после того, как ты наговорил ей… как оскорбил ее, решила изменить своим принципам и стать такой, как Тина…

– Вы же следили за мной и приехали сюда потому, что думаете, будто бы я-то и убил Милу? Ведь так?

– Не знаю… Но у тебя мотив.

– Я не убивал. И Тамарку – тоже. Сейчас же, когда мне сказали, что умерла и Тина, я вообще уже ничего не понимаю… Тут дело не в нас, не в наших отношениях. Просто кому-то надо было, чтобы они молчали. Возможно, все они трое, Мила, Тина и Тамара, что-то знали. Вот только о ком? Может, о том мужике, с которым она в последнее время встречалась? Тинка говорила, что он хочет жениться на ней.