Я сказал эту фразу без напряжения или сомнения. Этот человек сознательно обрек нас на смерть и должен за это ответить. Завалился на кровать, но возбуждение после схватки не дало сразу заснуть. Лежа, я думал, что только что убил двух человек и обрек на муки еще одного. Я изменился, да и как можно остаться прежним, когда вокруг люди, не задумываясь и не теряясь в сомнениях, режут друг другу глотки. При этом, они нередко бывают счастливы, вытирая свой клинок об одежду убитого ими человека. Некоторое время я еще пытался определить критерии, которых нужно держаться, чтобы не превратиться в чудовище, но, в конце концов, незаметно для себя заснул.

Джеффри, как и положено образцовому слуге, разбудил меня на рассвете. Я встал, помылся, выпил стакан вина, но завтракать не стал. Когда телохранитель попытался мне рассказать, что нашел в тайнике Леграна, раздраженно отмахнулся от него, как от мухи.

Казнь человека, которую я вчера задумал, сейчас уже не выглядела правым делом, как вчера.

'Ну да! Вчера я кипел от злости, только что кипятком не писал! Все! Хватит об этом! Приговорил, так приговорил!'.

На душе было противно, хотя я понимал, что это не моя прихоть, а наказание предателя за содеянное зло. По законам этого сурового времени он еще вчера должен был отдать дьяволу душу. То, что я собирался приказать сделать, было более чем справедливо по нынешним меркам. Слова 'жестокость', как и 'смерть', имеют одинаковый смысл, что в Средние века, так и в двадцать первом веке, но только рамки этих понятий в этих эпохах совершенно иные. Массовая резня и убийства здесь естественная вещь, а в будущем оно уже подпадает под понятие 'критическая ситуация', когда задействуют все резервы полицейских сил и спецслужб. Здесь тоже принимают соответствующие меры. Друзья и родственники убитых собираются вместе, нанимают наемников, а то и собирают армию - и в свою очередь режут убийц. Своего рода замкнутый круг.

Вышел во двор. Судя по глазам братьев и Хью, они уже знали от Джеффри, что произошло, но к своему удивлению я не увидел в них осуждения. Наоборот! Лю подойдя, коротко поклонился и сказал:

- Наш милостивый господин! Мы благодарны вам от всей души! Наши жизни…

- Не надо, Лю. Хочу думать, что в подобном случае вы сделали бы то же самое для меня! Джеффри! Давай закончим с этим делом и поедем!

Проводник все это время стоял на коленях, между Хью и Чжаном, опустив голову, жалкий и оборванный. Услышав мои последние слова, Гуго словно проснулся и резко поднял голову. Его лицо настолько было изуродовано страхом, что я даже удивился, как может измениться человек за одну ночь.

- Милостивый и добрый господин!! Прости меня, молю!! Я не знал, что делал!! Это все Легран!! Этот подлый и низкий человек…!!

- Начали!! - рявкнул я, перекрывая истошные вопли проводника.

Тот забился в руках Хью, пытаясь вырваться, при этом так истошно вопил, что вскоре сорвал голос и стал хрипеть. На помощь арбалетчику пришли Ляо и Чжан. Но даже им втроем пришлось поднапрячься, чтобы подтащить предателя ко входной двери. Там его уже ждал Джеффри.

- Жить!! А-а-а-а!! Я хочу жить!! Молю!! А-а-а-а!! Жить!!

Чжан склонился над ним, а потом молниеносно ткнул пальцем в разные точки тела француза. Тот перестал извиваться, замерев в нелепой позе. Джеффри, не теряя времени, кинжалом разжал ему зубы, затем ухватил язык щипцами, которые ухитрился найти в хозяйстве Леграна. Затем предатель был вздернут в воздух, а его язык плотно прижат к доскам двери. После чего Джеффри вопросительно посмотрел на меня. Я вздохнул, а затем начал говорить:

- Гуго, твой лживый язык чуть не завел нас в западню и поэтому он должен быть наказан. Ты же наш добрый проводник, Гуго Маршель, останешься жив. Оцени мое благородство!

Эти слова я придумал заранее. Еще вчера они казались мне отличной речью - приговором, но теперь я не был в этом уверен. Не успел сказать последнее слово, как язык был пронзен большим гвоздем с восьмиугольной шляпкой, который пятью ударами молотка был вбит почти по самую шляпку. Несколько минут китайцы поддерживали Маршеля, а потом отпустили. Его руки тут же слепо заскребли по широким доскам двери в поисках того, за что можно ухватиться. Несколько секунд я смотрел на прижимающегося к двери человека в неестественной позе, затем отвернулся, подошел к лошади и вскочил в седло. Стараясь не смотреть на судорожно дергающееся у двери тело, оглядел своих людей. Джеффри, Ляо и Чжан садились в седла, только Лю стоял и смотрел на меня.

- В чем дело?!

- Господин, я могу дать ему совет. Он сможет продлить ему на некоторое время жизнь, а там может быть кто-нибудь подъедет.

- Как хочешь!

- Гуго, слушай меня внимательно! - крикнул Лю, подойдя к проводнику. - Сейчас тебе плохо! Не падай в обморок! От тяжести твоего тела язык оторвется с корнем! Если даже ты не умрешь от потери крови, останешься немым на всю жизнь! Старайся продержаться как можно дольше, в этом случае у тебя появиться шанс спасти свою жизнь!

Тут пальцы проводника, скребущие по двери, нашли и судорожно вцепились в большое кольцо, укрепленное на двери. Его рот заливало кровью, и он вынужден был часто глотать ее, чтобы не задохнуться, что усиливало его страдания. Слезы боли ослепляли его, из горла вырывалось нечто похожее на поросячье хрюканье, боль мутила разум. Гуго все сильнее прижимал свое лицо к доскам двери, чтобы хоть как-то ослабить натяжение веса тела на язык. Только полчаса спустя, сквозь боль и страдания, он осознал, что вокруг него стоит тишина. А кому как не ему знать, что постоялый двор Мишеля Леграна, настолько редко посещали путники, что могла пройти неделя, а то и две, когда по этой дороге проедут люди. Разум его помутился. Он рванулся всем телом, пытаясь уйти от боли и страданий…

Целый день мы ехали в одиночестве, и только к наступлению вечера добрались до постоялого двора под названием 'Серебряный кубок'. Здесь у коновязи стояло восемь лошадей. Сразу возникло напряжение. Франция - не та страна, где англичане - желанные гости. Перемирие - перемирием, а быть наготове необходимо, да и люди разные встречаются: многим из них плевать с высокой колокольни на то, что государи двух стран подписали перемирие. Не успел я отдать соответствующую команду, как на пороге показался хозяин. Вслед за ним вышел рыцарь. Золотая цепь в сочетании с золотыми шпорами, мечом и кинжалом на поясе тут же выдали его происхождение. Впрочем, хватало авантюристов и прочих мошенников, старавшихся сойти за дворянина. Когда подобных типов изобличали, то постепенно начинали шинковать, а отрезанные куски скармливали псам. Причем весьма старались, чтобы обманщик как можно дольше наблюдал за процессом поедания его плоти собаками. Но этот человек был явно голубых кровей. Ему тоже было интересно: кто это приехал? Мне не хотелось ни вызова на поединок, ни массовой драки. И дело было не в страхе. У меня и так было мало людей, чтобы их так просто, из-за чьего-то рыцарского гонора, терять. Но все обошлось. Рыцари оказались из ордена госпитальеров. Они ехали на родину из Литвы, где служили вместе с тевтонскими рыцарями под началом магистра Мариенбергской обители. Дворян было только два, остальные были простыми солдатами. Шевалье Гастон д'Арманэль и Анри де Коркоран. Я им рассказал о перемирии, а также изложил некоторые новости о монарших дворах Франции и Англии. Правда, новости были двухмесячной давности, но для этого времени, они были почти горячими. В свою очередь они поделились со мной своими новостями. Когда их рассказ коснулся Руси, у меня отчего-то заколотилось сердце. Похоже, я даже разволновался, а затем засыпал вопросами о тамошней жизни. Завязалась оживленная беседа. Если раньше мне было трудно поддерживать разговоры подобного рода, то теперь я без труда мог говорить практически на любую тему. Затем, как и положено, разговор перешел на дам, а еще после пары стаканов вина - на поэзию. К этому моменту было достаточно выпито, только поэтому можно было объяснить мою просьбу спеть Анри де Коркорану, после того, как узнал, что тот музицирует и сам сочиняет песни. Француз взял цитру и начал играть и петь. Сначала известные баллады, а затем песни своего собственного сочинения. Я никогда не сочинял песен, но умел брать аккорды на гитаре и неплохо знал поэзию Высоцкого, поэтому, когда мне предложили что-нибудь исполнить,nbsp; 'Показалось… или… у меня уже крыша едет? Но не резать же людей, только потому… Хм. В принципе до темноты часа два осталось. Можно потерпеть. А там видно будет'. я исполнил песню Владимира Высоцкого 'Про любовь в средние века'.