Тоже мне, сваха нашёлся.

— Ты хочешь, чтобы мы были вместе?

— Нет, — выпалил слишком поспешно.

Вопросительно изогнула бровь:

— Тогда что?

Арсений нахмурился и даже немного сник, захотелось подойти и обнять его, но, поскольку я не была уверена, что позволит, просто придвинулась чуть ближе.

Поймав мой озадаченный взгляд, тяжко вздохнул и залился краской.

— Я просто подумал… Что если вдруг тебе будет мало… одного меня, то ты останешься хотя бы ради папы.

Сердце болезненно сжалось и провалилось куда-то в живот, чтобы резануть там острым приступом боли. Как жалко, что только ментальной.

— Мы уже однажды пытались…

— И что?

— И этого явно оказалось недостаточно. Мы умеем быть неплохими товарищами… но для любви этого мало.

— То есть ты его не любишь?

— То есть я его люблю как нечужого мне человека. Мне не всё равно, что будет с И… папой, и я всем сердцем желаю ему счастья, — и даже душой кривить сильно не пришлось.

Ребёнок ещё немного помолчал, а потом осторожно поднял голову и спросил:

— Как ты думаешь, тогда, в прошлом, у вас могло что-нибудь получиться, если бы…

Он оборвал себя на середине фразы, но я всё поняла без слов. Как часто меня саму мучали вопросы о том, что было бы, не будь на этом свете меня.

— Сень, ты — это самое главное, что случилось в наших отношениях. Не будь тебя — и во всей этой истории попросту не было бы смысла. Мы с папой разошлись бы уже после двух недель знакомства. Впрочем, это не главное. Я понимаю, что после того, что я натворила, в это сложно поверить, но моё к тебе отношение никогда не будет зависеть от моих взаимоотношений с другими людьми. Ни один человек кроме нас самих не сможет сделать нас ближе или дальше. И я тебе обещаю, что сделаю всё, чтобы… мы больше никогда не потерялись.

Он сомневался. Кусал изнутри нижнюю губу и смотрел куда-то мимо меня. Да, это было не просто, попытаться довериться мне. И я прекрасно это понимала. Когда я жила с ними под одной крышей, у Сени была возможность каждый день контролировать наличие меня в своей жизни. А вернись я к себе домой, тут бы пришлось положиться только на одни мои слова.

— Дай свой телефон, — попросила я, протянув руку.

— Зачем?

— Дай и разблокируй.

Он колебался. Ещё бы, ведь, наверное, это был самый страшный кошмар современного подростка — разблокированный мобильный в руках у взрослых. Но мой мальчик всё-таки решился, протянув свой смартфон. Я открыла будильник и, крутанув пальцем по экранному циферблату, не глядя установила время срабатывания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Смотри, будильник рандомно прозвонит три раза. И если после его звонка ты почувствуешь желание поговорить, а меня не будет рядом, то ты можешь позвонить, обещаю ответить, — а потом, чуть подумав, добавила: — Или перезвонить в течение часа.

— Тут время на четыре утра выпало.

— Я отвечу, — пообещала категорично.

— Да, но это означает, что он разбудит меня в четыре утра!

— Будильник тебя ни к чему не обязывает. Если не хочешь звонить, то не звони…

— Ну уж нет! Я не собираюсь страдать в одиночку, — сказал и заулыбался лукаво. — Твоя затея, вот и готовься.

На этом мы и порешили.

***

Собственная квартира встретила тишиной и неясным ощущением тревоги.

Скинув с плеча сумку с вещами и отпустив Жужу на пол, начала стягивать с себя ботильоны. Щенок, заметно подросший за последнее время, принялся обнюхивать прихожую, иногда с недоумением поглядывая на меня и будто спрашивая, а что мы здесь, собственно, делаем.

— Привыкай, это наш дом, — велела я, при этом лично не испытав никакой радости. Прожив у Ключевских едва ли не месяц, моё понимание «дома» несколько размылось.

Совсем недавно сие жильё устраивало меня полностью: современное, комфортное, моё...

А потом всё изменилось, и ещё вчера мой дом был там, где просыпался и засыпал Сенька; где я готовила своим мужчинам, в число которых странным образом затесался Макаров, завтраки, обеды, ужины; где Жужа кочевала с одних рук на другие, выпрашивая почесать ей ушки; где была подростковая комната, заваленная всяким хламом, и где на одной из стен под плакатом очередной инстаграмной звезды притаился кусочек дерева, которое я нарисовала там четырнадцать лет назад; где жил невероятный мужчина с печальным взглядом.  Дом был там, куда хотелось возвращаться, потому что мне было не всё равно на всё то, что творилось под его крышей, а не вот это всё…

Я обвела взглядом свою квартиру и не почувствовала ровным счётом ничего, кроме тоскливой пустоты, неумолимо расползавшейся на душе.

***

Арсений звонил по три-четыре раза на дню и даже один раз ночью. Как и обещал, в четыре. Я тоже не сидела сложив руки и закидывала его сотнями сообщений в социальных сетях, делясь миллионом фоток Жужалицы, мемчиками, музыкой. Для него было важно чувствовать, что я всё ещё рядом и никуда не делась, а для меня… для меня было важно всё.

Вторым человеком, который решил вести со мной ежедневную переписку, непредсказуемо оказался Макаров. Наше с ним общение отличалось каким-то изврощённым философским настроем. Всё началось с того, что Слава умудрился прислать мне нафталиновую песню девяностых годов «Малолетка дура дурой», я не придумала ничего оригинальнее, чем отправить ему Татушек «Мальчик-гей», ну а дальше… дальше всё завертелось само собой, и к концу недели мы с ним докидались до опер и арий, смысл которых уже никто не понимал.

А тот, чьё сообщение хотелось получить больше всего, упорно молчал. За неделю молчания от Игоря я довела себя до того, что начала кусать ногти на руках, за что получила страшнейший нагоняй от своей маникюрши. Вряд ли у меня было какое-то право переживать из-за него, ведь это же я сказала своё веское «нет». Да ещё и права оказалась, поскольку происходящее сейчас до боли напоминало события четырнадцатилетней давности. Не столь драматичные, но менее больно от этого не становилось. Уходя от Ключевского с сыном, я ещё тогда в тайне надеялась, что Игорь придумает, как вернуть меня обратно. Боялась и… хотела. У меня самой попросту не было сил на прощение, а Игорь… Игорь всегда тянул за нас обоих эту историю. Смешно, но влюблённой была я, а страдал и вкладывался в наши «недоотношения» именно он.